Минимальные потери

Евтушенко Алексей Анатольевич

– Это и впрямь не твое дело, Карл, – сказал адмирал. – Для улаживания подобных вопросов мы везем с собой дипломатов. А вот что касается гиперпрыжка внутри Солнечной… Мысль смелая. В том числе и с чисто военной точки зрения. Но откуда у тебя сведения, что это возможно хотя бы теоретически? Я слышал другое.

– От Белинды Фишер, господин адмирал! – бодро доложил фрегаттенкапитан. – Это наш гениальный математик, входит в группу аналитиков и как раз занимается свойствами гиперпространства. Мы с ней как-то… Впрочем, это не важно. Она считает, что такой прыжок вполне возможен. Мало того, рассказывала, что у нее уже есть все расчеты.

– Вот как? – приподнял брови адмирал. – И почему же я ничего об

этом не знаю? Впрочем, можешь не объяснять. Бюрократия, чтоб ей. Наша вечная немецкая бюрократия и перестраховка. Где сейчас эта ваша Белинда?

– У меня на борту, – сказал Карл Хейнц. – Вызвать?

– Вызывай. Надеюсь, она сумеет меня убедить.

– Осмелюсь доложить, господин адмирал, Белинда Фишер может быть чертовски убедительной, – позволил себе ухмыльнуться Карл Хейнц и уткнулся в личный коммуникатор.

– Разрешите, господин адмирал? – подал голос начштаба.

– Не разрешаю, – отрезал Шварценберг. – Я знаю, что ты скажешь, Рудольф. Слишком опасно, мы не можем себе позволить рисковать целым крейсером и его экипажем, можно все сделать медленно и постепенно, но с тем же результатом. Так?

– Ну, в целом…

– Нет, Рудольф. Поверь, я очень ценю твое компетентное мнение, но сейчас по науке не получится. Нужен экспромт, неожиданный финт. И мы этот финт попробуем совершить. Все, я решил. Добавлю лишь одно. На это дело мне нужны только добровольцы. Поэтому, господа, пока мы ждем прибытия Белинды Фишер, займитесь данным вопросом. В первую очередь это относится к господину фрегаттенкапитану. Оповестите ваших людей, Курт. И замените тех, кто откажется, добровольцами с других кораблей. Да, и кто-нибудь, прикажите стюарду принести вина, пора выпить. Что-то у меня в глотке пересохло от всех этих волнений.

Адмирал Генрих Шварценберг вытащил кисет с табаком и принялся сосредоточенно набивать трубку.

Глава 22

Корабль чужих

Врач первой категории Мария Александрова,

пилот Михаил Ничипоренко

Не торопясь, но и не медля, они спустились вокруг гигантского атриума вниз на полный спиральный виток, никого не встретив. По-прежнему их окружала стеклянная застывшая тишина, на самом краю которой едва угадывались звуки – такие могли бы, наверное, издавать жестяные колокольчики, подвешенные к ветвям дворовой березы в прохладный апрельский день.

– Чего ты поминутно головой вертишь? – спросил Миша. – Боишься погони?

– Не могу понять, откуда идет этот звук, – сказала Маша, в очередной раз оглядываясь. – Такое впечатление, что отовсюду. Ты его слышишь?

– Нет, – пилот остановился и прислушался. – У меня, правда, слух не очень. В смысле, он в норме, но не выдающийся. Выдающиеся только нюх и зрение. Что за звук?

– Вроде как позвякивание. Дребезжащее такое. То есть, то нет. Или мне кажется… Вот опять!

Маша наклонила голову, замерла на пару секунд, затем шагнула к стене и приникла ухом к черной матово-гладкой поверхности треугольного то ли люка, то ли окна-двери, то ли экрана неведомого прибора или бог его знает, что это еще могло быть. Эти черные одинаковые треугольники располагались в один бесконечный ряд друг за другом вдоль всей поверхности стены – снизу доверху.

– Ну? – нетерпеливо осведомился Миша. Он хотел пить и есть, а для этого нужно было идти дальше. Здесь, на галерее, ничего похожего на еду и воду не было. В нагрудном кармане пилота лежали две тубы УП – универсальной пищи из НЗ «Бекаса», каждая из которых, по идее, содержала суточный запас калорий и количество влаги, способное оттянуть смерть от жажды на несколько часов. Но это было все, и пилот, как истинный хохол, берег УП на самый крайний случай. Даже Маше не говорил, чтобы не вводить ее в соблазн.

– Тс-с, – врач предостерегающе подняла руку. – Кажется, звук идет отсюда. Сам послушай.

– Я ж говорю, слух у меня, будто у той тетери ранней весной на току…

– А ты попробуй.

– Добре.

Маша чуть подвинулась, и Ничипоренко пристроился рядом. Ухо приятно холодило, но он ничего не слышал. Зато отлично видел и обонял. Алые, нежные, словно бы чуть припухшие губы, плавная линия бровей, влажное мерцание глаз из-под полуопущенных длинных ресниц. И умопомрачительный запах. Запах женщины, за которой он готов был не то что идти – ползти на край света. И выступить для ее защиты против всех чужих Вселенной. В одиночку и без оружия.

– Ну? – нетерпеливо спросила Маша. – Вот же он. Дзынь-дзынь…

Миша очнулся, заставил себя прислушаться и впрямь различил некое то ли глухое позвякивание, то ли звонкое постукивание. Там, за черной поверхностью непонятного треугольника. На самой грани восприятия.

– Вроде что-то есть – сказал он. – Но здесь и без этого столько загадок…

Договорить пилот не успел – раздался уже хорошо различимый щелчок, словно кто-то от души цокнул языком, и матово-черная, непроницаемая поверхность треугольника стала прозрачной, осветившись изнутри ровным белым светом.

– Ай! – Маша испуганно отскочила от стены, и Миша с полным на то правом поддержал ее за талию.

– Мамочка дорогая… – расширенные глаза Маши не отрывались от треугольника.

– Ну ни фига себе… – согласился Миша, глядя туда же.

Все-таки это был люк. Или иллюминатор, за которым теперь, когда внутри вспыхнул свет, и черная поверхность стала идеально прозрачной, отчетливо просматривалось нечто вроде ванны, наполненной такой же на вид густой и розоватой, похожей на кисель жидкостью, какую они уже видели в бассейне за пределами атриума витком выше. Однако в бассейне, кроме жидкости, не было ничего. Здесь же в ванне обнаружилось… голое человеческое тело. Женское. Сквозь верхний слой «киселя» довольно хорошо были видны все анатомические подробности: ровные, сведенные вместе ноги, свободно лежащие вдоль тела руки, развитые бедра, гладкий, без малейшего признака волос лобок, плоский живот с пупком в положенном месте, идеальной формы грудь с темными, почти черными сосками, длинная шея и голова. Также без признака волос. Глаза у женщины были закрыты, а на полных чувственно очерченных губах замерла спокойная полуулыбка Нефертити. Собственно, лицо женщины весьма напоминало знаменитый скульптурный портрет царицы. Не тот, из песчаника, запечатлевший юную и легкую, как поцелуй морского бриза, жену Эхнатона, а второй – с царственным венцом на голове, где Нефертити предстает перед далекими потомками зрелой и невыразимо прекрасной женщиной.

За двумя исключениями.

Женщина была черной. Точнее, цвет ее кожи напоминал цвет кофе, слегка разбавленного молоком, но, как бы то ни было, к белой расе она явно не принадлежала. А ровно между бровей, в нижней части лба, у «негритянки» в ванной имелось странное чуть припухлое образование. Словно крупная тяжелая капля все того же молока, которым разбавляли цвет ее кожи, пролилась на лоб да так и застыла, не успев высохнуть.

И еще.

Трудно было сказать, искажает, ставший прозрачным, материал треугольного иллюминатора истинные размеры или нет, но и сама ванна, и женщина в ней казались слишком большими. То есть понятно, что люди выше двух метров на Земле не такая уж и редкость, но все-таки попадаются не на каждом шагу. А рост этой женщины, по Машиным прикидкам, был далеко за два метра. И было еще что-то, какая-то ускользающая мысль, ассоциация, которую Маша все никак не могла ухватить и как следует рассмотреть…