Минимальные потери

Евтушенко Алексей Анатольевич

В озерце лениво плеснула рыба.

Он даже на долю секунды увидел ее темную спину, матово блеснувшую под лучами шара, судя по всему, играющего здесь роль крохотного искусственного солнца.

Каждый мужчина в душе рыбак. Или охотник. Или, на самый крайний случай, собиратель.

Миша был рыбаком, хотя редко об этом вспоминал. А тут сердце в груди нетерпеливо трепыхнулось, словно повторяя движение озерной обитательницы. Рыбка! Свежая! Если завернуть в листья – вон те, широкие, словно у лопуха, да потом сунуть в угли…

Колебался

он недолго. Покосившись на спящую Машу, отстегнул и снял ботинки, разделся до трусов, снова обулся (черт его знает, что там на дне может быть, а ногу пропороть неохота) и задумался, куда девать «вальтер». Оставить на берегу в надежде, что успеет выскочить в случае чего? Слишком рискованно. И мочить древнее пулевое оружие тоже нежелательно. В конце концов ему удалось приладить кобуру с пистолетом на загривок с помощью ремня, обвязав его вокруг шеи. Нормально, дышать можно. И быстро достать оружие тоже не составит труда. Ну, с богом.

Вода была в меру прохладной и не слишком глубокой, доходя Мише на середине озерца до солнечного сплетения. Но главное – дно. Пилот очень надеялся, что там окажется достаточно ила, чтобы воду можно было взбаламутить, – для того, чтобы поймать рыбу руками в прозрачной воде, нужно обладать сверхспособностями или быть медведем. В мутной воде дело другое. Во-первых, подняв ногами ил со дна, ты заставляешь рыбу подняться к поверхности. А во-вторых, она при этом не видит твоих ловких рук. Если, конечно, они действительно ловкие.

У Миши Ничипоренко были ловкие. С детства. Плюс реакция космопилота. Не сверхспособность, но все-таки.

Р-раз!

Рыба, размером с неплохого карпа, не успела вовремя ударить хвостом и скрыться, была выхвачена из воды, кувыркаясь, пролетела по воздуху, шлепнулась в траву и затрепыхалась там в бесполезной попытке вернуться в привычную среду.

Минут через пять вслед за ней последовала и вторая, а затем и третья. Рассмотреть толком, как выглядит добыча, пилот не мог, но было пока ясно главное – это, несомненно, рыба и к тому же вполне отвечающая гастрономическим мечтам Миши, каждая грамм на триста-четыреста, не меньше.

В озерце, взмутненном стараниями Ничипоренко сверху донизу, плавало еще штуки три-четыре (три он видел точно), но безуспешно поохотившись на них еще минут двадцать и даже слегка замерзнув, пилот решил, что лучшее враг хорошего, пусть живут пока. Мало ли, что будет дальше с ним и Машей. Может быть, эти рыбки станут их единственной пищей на неопределенное время. Значит, пищу нужно беречь.

Маше Александровой снился удивительно реалистичный и замечательный сон. С запахами! Будто сидит она на берегу таежной речки Хор. Двоюродные братья-погодки Сашка и Вовка уже наловили хариуса на перекате, разожгли костер, запекли вкуснейшую рыбку в углях и теперь зовут ее к столу:

– Маша, Машенька!

Она открыла глаза, увидела улыбающееся лицо Миши и сразу вспомнила, где она находится:

– Что, моя очередь дежурить? – спросила, поднимаясь и протирая сонные глаза.

– В общем, да, – сказал Миша. С его лица не уходила улыбка, и Маша подумала, что она ей знакома. Так улыбаются мужчины, когда считают, что сделали истинно мужское дело. Добыли мамонта, например. Или на неожиданно заработанные деньги купили любимой женщине подарок, о котором она давно мечтала. – Но если хочешь, поспи еще немного. Только сначала поешь.

– Поешь? – сразу проснулась Маша. – Откуда у нас еда, господин пилот?

– Поймал, госпожа врач, – приосанился Миша и гордо показал рукой на дымящиеся угли костра. – Прошу к столу!

Пока бравый Ничипоренко, не страдая ложной скромностью, рассказывал о том, как ловил и готовил пищу, Маша, не забывая подбадривать мужчину восхищенными взглядами, умылась и присела возле догорающего костра. Миша торжественно положил перед ней на широком древесном листе свежеиспеченную рыбу.

– М-мм… – протянула, она, втягивая ноздрями воздух. – Запах – чудо! Так бы и слопала вместе с листом. Только…

– Я уже съел одну час назад, – признался Ничипоренко и быстро добавил: – Исключительно в целях эксперимента. Как видишь, жив и здоров.

Рыбка оказалась вкуснейшей – сладкой, нежной, почти бескостной. Еще бы ломтик черного хлеба и щепотку соли… но идеал потому и прекрасен, что недостижим.

Маша доела, сладко потянулась и встретилась глазами с Мишей. Пилот сидел рядом и смотрел на нее так… Ей был очень хорошо знаком этот взгляд, и говорил он всегда одно и то же.

Твой единственный поцелуй сделает меня счастливейшим человеком в мире.

«Ага, как же, единственный. Где один, там и второй. Что дальше – известно. Хотя… почему бы и нет? Он милый, симпатичный и заботливый. И давно уже в меня влюблен. Мы же сейчас черт знает где, и что случится с нами завтра и даже сегодня, никто не знает. Может быть, вообще никогда больше не будет ни любви, ни мужской ласки, ни печеной рыбки и прочих вкусностей жизни. По одной простой и прозрачной, как вода в горсти, причине – и самой жизни не будет».

Маше вдруг стало так страшно, что, сама не осознавая, что делает, она прерывисто вздохнула, обхватила Мишину голову руками и прижалась губами к его губам.

То, что она намеревалась сделать в качестве ответного подарка, из чувства снисходительной благодарности, сейчас вышло вроде как само собой – страстно и нежно. И пилот ответил ей тем же. Они не заметили, как избавились от одежды, и мягкая густая трава чужого корабля послужила им вполне удобным ложем…

У них еще оказалось примерно пять или шесть минут после того, как огонь первой, самой нетерпеливой страсти чуть поутих.

– Это… это было классно, – блаженно вздохнула Маша. Ее голова лежала на Мишиной груди, и она слышала, как сильно бьется его сердце.