Минин и Пожарский

Костылев Валентин Иванович

Уймите своих молодух, вразумите их!.. Не пристало

нам в почете таком быть. Наш в том почет, что

бьемся мы за Русь и за наш народ... Собирайте-ка лучше

порубленных, омойте и завяжите им раны, а

убитых с молитвою земле предайте... Вечная им память

и вечный покой!

Минин широко перекрестился. Обнажили головы

и его ратники и погостовские мужики.

Погостовцы на руках разносили по избам

раненых. Появились сани. На них сваливали

убитых,

отвозили их в лес. Развели там костры, чтобы

отогреть землю.

Козьма Минин объезжал на коне село.

— Коней-то ловите! Пригодятся! Одежонку со

шляхты тоже поснимайте, да сабли, да пистоли...

Поиграем и мы этими игрушками!

Ратники прислушивались к каждому слову

Минина, торопливо выполняя его приказания.

— Трудитесь, трудитесь, — подбадривал своих

людей Минин. — Когда-нибудь и отдохнем...

От его слов веяло спокойствием и верой. Он

заражал всех своей веселой бодростью.

— Бог спасет, Минич, постараемся... Авось не

пропадем... Не за тем родились, чтоб королевским

холопам под иго попасть... Сами с усами...

— Да еще и с бородами!—засмеялся Минин.

3. Нижегородские гонцы

Вечерняя мгла окутала приземистые избенки

села Погост.. Утонули во мраке опушенные снегом

столетние погостовские сосны.

Козьма Захарович при свете лучины допрашивал

по избам раненых поляков: что делается в Москве,

какая там власть. Раненые говорили путано,

неясно, боясь открыть нижегородцам всю правду. Однако

Минин понял, что поляки захватили Москву и

провозгласили там царем русским польского королевича

Владислава.

Было тихо и темно на улице, когда Минин

отправился в дом старосты, где он должен был

переночевать. Светили звезды. Скрипел под ногами снег.

«Москва в руках ляха. Вот оно как дело

обернулось!» с тревогой думал Минин. Он пробирался по

сугробам, стиснув рукоятку сабли.

В доме старосты его дожидались два самых

близких его друга: Родион Мосеев и Роман Пахомов.

Мосеев был постарше Пахомова. У него была

небольшая черная бородка и тщательно расчесанные

на прямой пробор черные волосы. Пахомов выглядел

совсем юношей. У него чуть-чуть пробивался пушок

на верхней губе.

В углу сидел староста со своей женой. Оба

поминутно крестились.

— Ну, братцы, и дела! —тяжело вздохнув,

проговорил Минин. — Москва теперь не наша... Аминь!

Паны отняли ее у нас! И королевича своего в цари

нам

навязали, чтобы мы слушали его, стали его

холопами... Слыханное ли то дело?!

Ответом Минину было тяжкое, горестное

молчание.

— У кого из нас ныне спокойно сердце? —

продолжал Минин. — Что ни день, то несчастье.

Ложишься спать — и не знаешь, что будет завтра...

— Уж лучше в бою помереть, нежели жить в

этакой тревоге, — в один голос ответили Мосеев и

Пахомов.

— И я думаю, братцы, то же, — сказал Минин,

забарабанив пальцами по столу. — Не раз мы били с

вами панов вокруг Нижнего... Немала потопили мы

их в Волге, А коли так, не страшен будет нам враг

и под Москвой, буде за это дело возьмемся.

— Как же нам быть, Козьма Захарыч, коли они

уже Москвой овладели?!— спросил Мосеев.

— Разум свой путь найдет, ребятушки. Нам

нужно знать всю правду о Москве. И много ли там

ляхов, и кто их сторону держит, и кто против них...

Доброю ли волею московский народ признал

королевича царем? Все нам надо знать. Не из вражеских

уст будем слушать вести, а из уст своих людей...

Опять наступила молчание. На улице выла

собака. В избу проникла полоса лунного света.

— Так научи же нас, Козьма Захарыч, что

теперь нам делать, — сказал Пахомов робко. — Как

нам быть?

— Думаю я, мои соколики, нет у нас людей,

более знающих Москву, нежели ты, Мосеев* и ты,

Пахомов.

— Да неужто ты хочешь нас послать? —

радостно воскликнул Пахомов.

— Не я. а все наши люди нижегородские... Не

впервые вам! Идите туда и разведайте обо всем.

Никому не говорите, что вы нижегородцы и ради

чего явились. Боже вас сохрани! Берегите тайну

крепче жизни. Чует мое сердце — неладное творится, с

нашими правителями, боярами... Не верю я им. Уж

не они ли и продали белокаменную проклятому

Жигимонду?

— Минич. годимся ли мы для того дела?! —

спросил Мосеев.

— Годились допрежде, годитесь и теперь, —

нахмурился Минин. — Лучше вас едва ли кто

исполнит то дело. И в позапрошлые годы хаживали вы

и в Москву, и в Кострому, и в Великий Устюг и то

дело выполняли с честью... А ныне вам честь будет

превыше прежнего... Общему, вселенскому делу

послужите, а не мне. Пытать станут — и иод пыткой

молчите, не выдавайте себя...

— Коли так, клянемся тебе, батюшка Козьма

Захары ч: жизни своей не пожалеем, а сделаем так, как