Министерство мокрых дел
Шрифт:
– А он предлагал?
– Нет.
Нет. Он не предлагал ей драгоценности в подарок. И в принципе не мог подарить ничего дорогого. Потому что у Ольги был законный муж, которому совсем небезразлично, откуда у его супруги появляются не самые дешевые подарки. И с колье с этим, следовательно, что-то не то.
– Скажите, Жихарев когда-нибудь приходил сюда с вами?
– В банк? Мы приезжали пару раз.
– И он проходил вместе с вами в сейфохранилище?
– Нет, что вы! Кто бы его пропустил? Он не был клиентом банка.
Ольга отвечала, а в ее взгляде нарастала тревога.
–
– Нет.
– Может быть, задавал вопросы о системе охраны. Просил нарисовать расположение внутренних помещений банка.
– Нет.
У Ольги побагровело лицо, но она еще держалась.
– Он спрашивал вас о распорядке работы сейфохранилища? О том, что за люди являются клиентами банка?
И тут ее прорвало:
– Чего вы от него хотите?! Что он вам сделал?! Вы же его совсем не знаете!
Она разрыдалась и даже сквозь рыдания продолжала выкрикивать:
– Он не бандит какой-нибудь! И он не мог сделать ничего плохого! Вы это понимаете?! Я люблю его! Люблю! Где он?! Что вы с ним сделали?!
Те двое, что ее допрашивали, переглянулись.
– Я бы хотел уйти, – сказал я.
Качнули отрицательно головами – одновременно.
– Вы не можете уйти, – веско возразил тот, что в джинсовом костюме. – Поедете с нами. Мы задерживаем вас до выяснения всех обстоятельств дела.
До самого вечера меня допрашивали, уже под протокол, в здании прокуратуры. Допрашивал молодой, моложе меня, парень вполне баскетбольного роста. Он представился следователем прокуратуры Семеновым. Был вежлив и совсем не агрессивен, но все же напорист, и за видимой гладкостью его слов и задаваемых вопросов чувствовалась хорошая школа. Разговор вертелся вокруг нескольких персонажей: Жихарев, Ольга, человек, присланный в банк Жихаревым, потом снова Жихарев, потом я, потом Светлана («А она всегда опаздывает на съемки? Бывает, да? Ага, понятно». И ее подозревали в чем-то.) Я рассказал все, что знал. В какой-то момент обнаружил, что факты излагаю так, чтобы хоть в какой-то мере обелить Жихарева. Не верилось мне в правдивость следственной версии.
В здании прокуратуры было шумно. Я слышал голоса за дверью кабинета и торопливые шаги снующих по коридору людей. Все пришло в движение, и я связывал это со случившейся в банке трагедией. Убийство семи человек одновременно – подобное даже для неспокойной Москвы было чересчур.
Сюда же, в прокуратуру, как вскоре выяснилось, начали прибывать клиенты попавшего в переделку банка. Одна агрессивно настроенная дама ворвалась и в наш кабинет, требуя составить опись ее похищенных налетчиками драгоценностей. Кроме списка, она принесла пачку фотографий, где была запечатлена в обрамлении своих драгоценностей. Следователь был прав, сказав еще там, в банке, что стоимость похищенного будет немаленькой. Одни лишь массивные серьги этой дамы, которые я увидел на фотографии, должны стоить не меньше, чем средних размеров автомобиль.
Семенову стоило немалых усилий выпроводить женщину из кабинета. Потерпевших, как оказалось, выслушивали в кабинете номер восемь. Колесо следствия завертелось. Я представил, как, заскрипев, завращались шестерни огромного механизма.
Поздним вечером, уже после одиннадцати, меня отпустили. Я вышел из здания прокуратуры и обнаружил, что жизнь продолжается. Перемигивались на небе звезды. Летний ветерок принес наконец-то прохладу в засыпающий город. Проносились по улице машины. В доме напротив светились окна. Прошла мимо влюбленная парочка. Мир жил так, словно сегодня и не случилось того, чему я был свидетелем. Это открытие меня шокировало. Последние восемь часов своей жизни я прожил в совершенно ином измерении.
Я сел в машину, но некоторое время оставался без движения, словно заново привыкал к этой, будто уже подзабытой, жизни. Потянулся, чтобы включить радио, и вдруг увидел Ольгу. Не увидел даже, а угадал ее силуэт и ее светлое платье. Она сидела на лавочке напротив, через дорогу, и у нее был вид потерявшегося в этом мире человека.
Когда я приблизился, она стремительно-испуганно вскинула голову. Лицо было мокрым от слез.
– Это вы, – прошептала она. И вдруг заплакала в голос. Будто до сих пор, в одиночестве, боялась и только при моем появлении дала волю чувствам. Я сел рядом, не зная, как должен поступать.
– Они подонки! – шептала Ольга сквозь слезы. – Они все хотят свалить на него!
Ее тоже допрашивали, и она уловила направленность вопросов следователя. Подбирались к Жихареву, и это пугало ее и заставляло негодовать.
– Он не мог! Не мог! Им просто нужен виноватый!
Я знал, что Жихарева до сих пор не обнаружили. И следователь Семенов, прощаясь со мной, дал свою визитку, попросив немедленно поставить его в известность, как только Жихарев даст о себе знать. Но я, как и Ольга, не мог поверить в его виновность. Что угодно, но только не тщательно спланированная и бестрепетно проведенная кровавая акция. Жихарев и пролитая кровь – это в моем сознании никак не стыковалось.
– Ведь вы не верите им, правда? – Ольга повернула ко мне заплаканное лицо.
– Не верю.
Я был искренен, говоря так. Ольгин платочек стал совершенно мокрым, и она вытирала слезы тыльной стороной ладони.
– Извините меня.
Я пожал плечами в ответ, давая понять, что ей не стоит беспокоиться.
– Я знаю его много-много лет. И то, что он не мог совершить ничего плохого…
Покачала головой.
– Почему вы не едете домой? – спросил я.
– Не знаю. Страшно.
– Страшно?
– Как все это рассказать Антону. И про ограбление, и про этот злополучный ключ…
И про них с Жихаревым, дополнил я несказанное.
– Ваш муж знает о том, что вы в прокуратуре?
– Нет. Он был на работе, когда за мной приехали.
– На работе? В воскресенье?
Ольга слабо улыбнулась в ответ:
– Но ведь вы тоже сегодня были на работе, правда?
– В общем, да.
– Антон у меня экономист на одном небольшом заводике. У них сейчас какой-то контракт с австрийцами намечается, горячая пора. Антон готовит расчеты, сроки поджимают, и воскресенье для него – не выходной. – Она тяжело вздохнула. – Какой кошмар! Для него это станет страшным ударом.