Мир Ашшура. Дилогия
Шрифт:
Брошенный в вонючую камеру, прикованный к кольцу в стене, Фаргал вытянулся на охапке гнилой соломы и закрыл глаза.
Фаргал знал, что его казнят. И смерть будет мучительной. Не стали бы везти через полстраны, чтобы просто повесить. Где-то внутри теплилась надежда: Таймат сумеет его спасти. Слабая-слабая надежда…
– Эй, парень, хочешь лепешку?
Фаргал открыл глаза. Рядом с ним на корточках сидел старик. В руках он держал кусочек серого черствого хлебца.
– Хочешь лепешку, парень?
– А ты?
– Я старый, мне ее не разгрызть – сказал старик.– И все равно, тем, кто попал сюда, бессмысленно копить
– Спасибо.
Лепешка исчезла в одно мгновение.
– За что тебя? – спросил старик, пристраиваясь рядом на клочке соломы.
– Я разбойник,– сказал Фаргал.
С тех пор, как эгерини схватили, этот человек был первым, кто отнесся к нему с сочувствием.
– А тебя?
– У меня не было пяти монет, чтобы дать взятку сборщику.
– И это все? – удивился Фаргал.
– Ты, должно быть, не земледелец, парень, я угадал? А мы тут все за одно сидим. Что я, что они! – Старик показал на сокамерников.– Ты правда разбойник? На вид тебе не больше восемнадцати.
– Так и есть,– кивнул эгерини.– В Карн-Апаласаре меня звали Большой Нож. Не слышал?
– Нет, а где это – Карн-Апаласар?
– Ты не знаешь? – изумился Фаргал.– Это на севере Карнагрии.
– Я сроду не уходил из моего селения,– сказал старик.– Вот только на старости лет совершил путешествие прямо в Дивный город. И кого же ты ограбил, что тебя привезли аж в столицу?
– Караван, который вез налоговый сбор Императору.
– Много добыл?
– Тысячу золотых.
– Ничего себе!
Старик выпрямился и сказал с важностью:
– Я горжусь, что ты ел мою лепешку! Пойду скажу этим.– Он кивнул на остальных узников, сбившихся в кучку у противоположной стены.
«Что же это за закон, который одинаково наказывает и того, кто украл из императорской сокровищницы тысячу золотых, и того, кто не сумел раздобыть несколько серебряных монет?» – подумал Фаргал.
Эгерини оглядел тюремную камеру. Узкое, не протиснуться, окошко, железная дверь. Полумрак. Ночью здесь наверняка шныряют крысы. Фаргал прислушался к разговору узников.
Новость, которую принес старик, их не взволновала.
– Говорят, когда лев тебя хватает, боли совсем не чувствуешь,– говорил один.
– Мало ли что говорят? Кого лев сожрал, тот уже не расскажет, а кого не сожрал – откуда он знает?
– А я все думаю – как там мои? Долг-то висит, продадут жену с детишками какому-нибудь шакалу…
– А чего? – проговорил другой.– Рабу так даже и лучше. Кормят его, лечат даже, если ценный…
– У нашего управляющего рабы с восхода до заката, не разгибаясь…
– А ты сам разве не так?
– Ну так на своей земле, на себя же!
– И где теперь твояземля?
Старик снова вернулся к Фаргалу.
– Ничтожные люди,– пожаловался он.– Молодые, а не понимают, что скоро умрут, и нет у них больше ничего, и не будет.
– Послушай, дедушка,– произнес Фаргал.– Почему они все время болтают о львах?
– Хой! Так ты не знаешь? Мы же императорскиепреступники!
– Ну и что?
– Как что? Государственных преступников скармливают львам, на Арене, чтоб весь народ видел!
Перед мысленным взором Фаргала возникла крепость Стур-а-Карн и Коронованный Лев, скалящий длинные клыки на государственном флаге.
– Не горюй,– утешил его старик.– Это же лучше, чем когда на столбе повесят. Хорошо, ежели через три дня помрешь. А лев – он сразу…
Начальник царской стражи Хугс родился в семье городского стражника и попал в Алые не потому, что отличался большим умом, а благодаря врожденным способностям к боевому искусству. Хугс полагал себя лучшим мечом Карнагрии. Надо признать, у него были основания для этого.
Прохаживаясь по пушистому ковру в опочивальне Царя царей, Хугс поглядывал на парчовый полог, окружавший постель Императора, и думал о рабыне, которую купил два дня назад. Хугс заплатил за нее восемьдесят шесть золотых, в десять раз больше, чем стоила обычная девственница. Но начальник стражи уже уверился: приобретение стоит истраченных денег. Великондарская школа наложниц отбирала лучших девочек и готовила их так, чтобы самый взыскательный вельможа остался доволен. Хугс не вельможа, но от девчонки был в восторге. Поэтому «привилегии» неотлучно находиться при Императоре воин не очень-то обрадовался. Покосившись на полог, из-за которого доносился звучный храп Царя царей, Хугс презрительно фыркнул. С тех пор как Алый стал начальником царской стражи, Аккараф ни разу не был с женщиной.
Оборотень остановился за деревянной панелью. Позади уходил вниз узкий тоннель, связанный с разветвленной сетью потайных ходов, пронизывающих царский дворец. Самым старым коридорам этого лабиринта насчитывались тысячи лет. Каждый Император, воссев на Кедровый Трон, с помощью магии или путем простого выстукивания стен пытался выяснить, где проложены невидимые коридоры. Частично это удавалось, но по крайней мере треть узких коридоров и тоннелей, спрятанных в толстых стенах дворца, была защищена и от магии, и от звука, выдающего пустоту. Ход, в котором стоял сейчас слуга Мудрого Аша, был именно таким.
Оборотень прислушался. Собственно, чтобы услышать храп Императора, не требовалось напрягать слух. А вот дыхание и приглушенные шаги второго могли уловить лишь очень чуткие уши.
Оборотень насторожился. Его массивное тело наклонилось вперед, ушные раковины раскрылись, как два зеленых веера. Оборотень был умен (как и подобает слуге Мудрого бога) и ничего не забывал. Помнил он и то, что прежде Аккараф никогда не оставлял воинов в своей опочивальне. Император считал, что шестеро Алых за дверью – достаточная защита. Но сейчас в опочивальне Императора именно воин. И, судя по тому, как он ходит, воин этот – опытный боец. Слуга Аша не сомневался, что справится с любым воином-человеком. Зеленая светящаяся кожа оборотня, когда требовалось, становилась тверже дерева, а клыки и когти, которые он мог вырастить в одно мгновение, стоили любого оружия из стали. И еще магия. Нет, ни одному человеку не устоять против слуги Мудрого. Но сумеет ли он убить достаточно быстро? И остаться неузнанным? Оборотень потер гладкий затылок. Ушные раковины втянулись внутрь, остались только два маленьких отверстия. Тусклый зеленый свет, излучаемый кожей оборотня, едва достигал покрытых вековой пылью стен. Низкий свод коридора избороздили трещины. Ядовитый паук соскользнул сверху на невидимой паутинной нити, упал на голову оборотня и, словно обжегшись, подогнул лапки и скатился на пол. Слуга Мудрого не обратил на него внимания: он размышлял.