Мир Чаши. Дочь алхимика
Шрифт:
– Хорошо, госпожа… – Мартин был слегка обескуражен, но именно слегка – это совершенно не меняло его поведения и не мешало выполнить указание своей госпожи со всем тщанием.
– Я обязательно вернусь. Благодарю вас за службу. Да хранит вас Светлая Дана, – она крепко пожала ему руку, начертала в воздухе знак Благословения Даны и почти бегом направилась к конюшне.
Умница Серж нашел Фердинанду самую низкорослую лошадку, подтянул ей стремена и выбрал повод, так что держаться на ней у маленького ушана получалось вполне прилично. Быстро объяснив наемникам, кто он и зачем с ними едет, Жозефина вспрыгнула в седло мышастой кобылы. Бойцы последовали ее примеру, и кавалькада,
– Каталин, вы хорошо знаете дороги?
– Неплохо, – спокойно кивнула она, обернувшись к госпоже, – пришлось поездить по Срединным землям. Куда мы направимся?
– Точно не к дяде – там меня будут искать в первую очередь, а я не хочу подставлять его. Мне нужно на Запад, к замку Карн, и было бы хорошо, если бы мы могли запутать следы.
Воительница призадумалась, сощурив глаза.
– Мы можем выехать из Северных ворот по Северному тракту, а там свернем на отвилок к Западу. Если погоня и будет, то пойдет по ложному следу – пока доедем до Северных ворот, у нас накопится полгорода свидетелей.
– Благодарю. Пусть будет именно так.
По пути к Северным воротам Жозефина и Фердинанд обзавелись дорожными плащами плотной шерсти с глубокими капюшонами. Ушан избрал зеленый, на два тона темнее своего камзола, а девушка была очарована серебристо-серым с жемчужным оттенком – хороший цвет для дороги и для души.
Ворота отряд проехал спокойно, под равнодушными взглядами стражников. С гиканьем пронеслась мимо толпа в полтора десятка человек верхами, из авангарда которой доносились крики вроде: «Спорим, я доскачу первым!» – и мышастая ступила на Северный тракт.
Мерно покачиваясь в седлах, зубоскаля и перешучиваясь – с оглядкой на госпожу, без самых соленых наемничьих прибауток, – отряд проехал около полуверсты, когда их нагнал некий всадник самого расфуфыренного вида: на нем красовалось петушино-яркое фасонистое одеяние, пошитое из клиньев лазоревой, канареечной и кроваво-алой ткани, дополненное томно свисающим на правую сторону беретом с длинным фазаньим пером. Портрет дополнял гриф какого-то инструмента, торчащего откуда-то из-за бока. Всадник явно пристраивался ехать с ними, наемники косились, шепотом подтрунивая по поводу чуда чудного, и Жозефина как глава отряда не могла не поинтересоваться:
– Приветствую. Вам что-то от нас требуется?
Обладатель шутовского наряда умудрился прямо в седле отвесить не лишенный изящества поклон:
– Я буду счастлив сопровождать столь прекрасных и благородных дам!
– Благодарю, у меня уже есть люди, – несколько холодно отозвалась Жозефина, не сбрасывая с головы капюшона. Отряд и так был слишком велик, к тому же каждый сторонний человек означал риск, который мог стоить жизни любому из них – или всем сразу.
– Но я вижу здесь лишь наемников и… – Взгляд его скользнул по Фердинанду, но, очевидно не найдя его в своей классификации, петушиный всадник продолжил свою речь: – И поэт и певец однозначно скрасит вам унылое течение дороги!
Девушка качнула головой, пряча лицо глубже в тень капюшона. Что-то беспокоило ее, заставляя отстраняться от этого безобидного на вид существа; на открытое столкновение идти было не слишком разумно, потому она продолжила разговор, оставаясь собранной и готовой ко всему в любой момент:
– Как вас называют?
Еще один поклон, на сей раз с изящным взмахом берета, перо которого, к удовольствию всех северян, прочертило дорожную пыль.
– Я – мастер Рододендрон Даурский, поэт, лютнист и знаток множества баллад! Имя мое знают во всех частях света,
– Да-а-а, – пополз шепоток среди наемников, – вот о прошлом годе как его розгами-то привечали, сладкопевца! Или то другой был?.. А, какая разница, все на одну смазливую харю!
Перекрывая тщательно сдерживаемый смех, Жозефина без особой вежливости прервала поэта и лютниста:
– Ясно, что столь много путешествовавший…
– Да, во все страны земные, через множество городов и весей!
– …должен обладать немалой мудростью…
– …Конечно, мой разум хранит множество сказаний, и я умею предугадывать судьбу по движению звезд и читать ее по ладони! Дозволит ли госпожа ручку?..
– …и не мог бы обладатель сей мудрости рассказать об упоминавшемся в некоторых не слишком ученых книгах некоем Яйце Сущности? – закончила девушка, хладнокровно убирая ладонь от шаловливых ручонок излишне яркого таланта, уже вознамерившегося цапнуть ее за руку. «Заразно это, что ли?» – пришла в каштановую голову мысль после обозрения собственной излишне пышной сиюминутной речи.
Нимало не смутившись, означенный талант перехватил поводья и принялся разливаться соловьем:
– Есть одна древняя баллада, повествующая о подобном. Один юноша, безнадежно и безответно влюбленный, подарил своей возлюбленной прекрасное яйцо горного хрусталя; «глаза твои сквозь толщу хрусталя, как будто льда, смотри, прозрачно мое сердце пред тобой», и прочая чепуха. – Под взглядами отряда певун бросил терзать струны лютни и снова взялся за поводья, припомнив старую поговорку о том, что иногда лучше молчать, чем говорить; в его случае, правда, это скорее означало «лучше говорить, чем петь», тем паче меж северян уже мелькнула фраза «поет, как павлин» – как-то им пришлось сопровождать одного торговца, который как раз по весне пытался сбыть в столице пару десятков этих ярких южных птиц. – Но прекрасная и холодная отвергла его ухаживания и вышла замуж за богатого старика. И на свадьбе, когда сгустилась полночь, яйцо треснуло, и оттуда был порожден злобный дракон, пожравший всех, кто только был в зале!
Помолчав в раздумье, девушка спросила:
– Условием появления дракона была потеря невинности?
– О нет, там говорится так: «когда струя ударила в хрусталь, он заалел, сам той струе подобный…», – покосившись на ухмылки боевой силы, на сей раз Рододендрон смолк куда быстрее. – Говоря прозаически, бедного влюбленного казнили в ночь свадьбы за неподобающие подарки, и его кровь брызнула на хрустальное яйцо, тогда и появился дракон.
Получив пищу для размышлений, юная госпожа замолчала, пока укротитель слов продолжал говорить о других сказаниях и даже порывался читать свои собственные вирши; она всей душой надеялась, что на развилке, до которой оставалось чуть более версты, они распрощаются навек.
– Стой! – долетел сигнал спереди, и все осадили коней. Тревога разлилась в воздухе, явственно запахло дракой; пятерка наемников немедленно взяла госпожу и племянника мага в плотное кольцо, сгрудилась, готовясь дать отпор. Привстав на стременах, Жозефина разглядела впереди с дюжину всадников, плотно перегородивших тракт. Лица их до изумления напоминали ту парочку, с которой юной де Крисси довелось однажды – подумать только, каких-то три дня назад! – повстречаться на улице. Нет, речь не о личинах или кровном родстве – просто что-то общее, не касающееся костей или плоти, – будто метка пролитой крови, смывающей с лица не столько разум, сколько приятность и человеческое выражение вообще.