Шрифт:
1
Простое стечение обстоятельств превратилось в традицию: 6 июля они ужинают с Рэмси Эктоном по случаю дня его рождения.
Пятью годами ранее Ирина работала над книгой для детей вместе с его женой Джуд Хартфорд, которая и стала инициатором более близкого знакомства. Пропустив легкие, притворные фразы типа: «Обязательно надо будет встретиться», столь привычные в лондонской среде и произносимые без малейшей угрозы стать еще одной записью в вашем ежедневнике с указанием точного времени и места, Джуд подкрепила слова действиями и организовала встречу двух пар, и в скором времени иллюстратор ее книг познакомилась с ее мужем Рэмси.
Джудит представила его, сказав: «Мой муж Рэмси Эктон», интонационно выделив фамилию. Ирина сделала вывод, что Джуд сторонница феминистского стиля и гордится тем, что сохранила девичью фамилию.
На людей несведущих
— Представляешь, Джуд замужем за Рэмси Эктоном.
В виде исключения на этот раз Лоренс мог бы кинуться к своему журналу «Экономист», вместо привычного нытья о том, что, планируя деловые ужины, она могла бы назначить время пораньше, чтобы он успел к новой серии «Полиции Нью-Йорка». Не осознавая, что произнесла два волшебных слова, способные уничтожить враждебный настрой Лоренса по отношению к общественным обязанностям, Ирина добавила:
— Джуд хочет, чтобы я познакомилась с ее мужем, Раймондом, или как там его.
Назначенная дата оказалась днем рождения Раймонда, или как там его, — Джуд уверяла, что чем больше народу, тем веселее.
Вернувшись к холостяцкой жизни, Рэмси достаточно поведал Ирине о браке с Джуд, чтобы она поняла: через пару лет после свадьбы супруги разговаривали не больше пяти минут в день. Джуд просто воспользовалась случаем избежать тоскливого ужина вдвоем.
Этот вечер несколько сбил Ирину с толку. Рэмси всегда производил впечатление приятного в общении человека, и странное беспокойство, возникавшее при его появлении, существенно уменьшалось в присутствии Лоренса. Вероятно, Джуд любила таскать с собой мужа, чтобы произвести впечатление на коллег, но сама определенно не испытывала тех же чувств. Один на один он казался ей до умопомрачения скучным.
Кроме того, из-за этого изнуряющая веселость Джуд, граничащая с истерией, могла в любой момент скользнуть ниже, к лежащему под ней отчаянию, и лишь человеческая поддержка помогала ей удержаться от этого шага. Прислушиваясь вполуха к ее шумным рассуждениям, перемежающимся громким смехом, было трудно понять, смех это или плач. Смеялась она громко и часто, в том числе и на середине фразы, словно подхлестывая себя к безудержному веселью, хотя в сказанном ею не было ничего смешного. Навязчивый, неестественный смех следствие нервозности, а не хорошего настроения, используемый для маскировки, а оттого царапающий неискренностью.
Однако ее храброе стремление сохранить на лице приличествующее случаю выражение, прикрывая им глубокое несчастье, вызывало симпатию. Навязываемое Джуд настроение толкало Ирину в противоположную сторону — говорила она сдержанно, голос звучал тихо, все в ее облике давало понять, что серьезный настрой в такой вечер вполне уместен. Манеры Джуд временами шокировали Ирину, но, по крайней мере, ее присутствие позволяло быть вполне довольной собой.
Ирина никогда не интересовалась личностью мужа Джуд, сознательно не интересовалась. Однако к тому первому дню рождения Рэмси, устроенному Джуд в «Савой гриль», она была уже достаточно давно в браке, который оказался большой ошибкой из благих побуждений, посему крепкие объятия были показными. Взгляд мужских серо-голубых глаз вызвал легкий толчок, невидимые провода ожили, включился процесс, названный ею впоследствии визуальным обнаружением, а позже — много позже — распознаванием представителя другого типа.
Лоренс Тернер был человеком непритязательным. Несмотря на должность научного сотрудника в престижном британском мозговом центре, он, выросший в Лас-Вегасе, так на всю жизнь и остался неисправимым американцем. Многие слова он предпочитал произносить на американский манер, хотя и согласился на покупку белого свитера крупной вязки и вступление в местную команду по крикету. Интерес к спорту он унаследовал от отца — тренера по гольфу. Впрочем, стремление к расширению кругозора не мешало ему оставаться мизантропом и отказываться от посещения обедов в компании незнакомых людей из боязни пропустить повторы полицейского сериала по Четвертому каналу.
Почти сразу после переезда в Лондон Лоренс увлекся снукером. Ирина считала эту игру вариацией пула, но Лоренс всячески убеждал ее, что снукер «намного» сложнее и «значительно» элегантнее старой забавы с «шаром номер восемь». Размером шесть на двенадцать футов, стол для снукера переводил стол для американского бильярда в разряд детских. Эта игра требовала не только ловкости и сноровки, но и стратегических навыков, умения просчитывать действия на несколько
Кроме того, на одном из островов, несмотря на влияние американской культуры, снукер по-прежнему считался истинно британской игрой. Ночные эфиры всех каналов Великобритании могли быть заполнены сериями «Сейнфелда», повторами фильмов типа «Секретов Лос-Анджелеса» с многочисленными жаргонными словечками — «чувак», «старик» вместо простого «парень». Однако двенадцать часов ежедневного вещания Би-би-си по-прежнему отведено спорту, что американцы сочли бы бесполезной тратой времени.
В любом случае снукер был приятным фоном для Ирины, занимавшейся иллюстрациями для очередной детской книжки или подшивавшей новые шторы в гостиную. Достигнув, не без неустанной помощи Лоренса, некоторого уважения к игре, Ирина порой посматривала на экран, чтобы следить за интригой матча. Более чем за год до того, как Джуд упомянула имя своего мужа, Ирина уже непроизвольно искала на экране лицо одного игрока.
Даже задайся она целью — а она и не задавалась, — никогда не смогла бы найти его имя в списке победителей турниров, несмотря на то что он бывал участником многих финальных и полуфинальных матчей. Он был старше большинства участников, чей возраст ненамного превышал двадцать лет, — суровые черты, строгое лицо, морщины, говорившие о том, что ему за сорок. Даже среди сдержанных, подчеркнуто корректных игроков он выделялся благодаря замкнутости и обращенности в себя; однако осанка его была безупречна. Все же в трансляциях матчей по снукеру присутствовал и постановочный элемент, Лоренс утверждал, что в перерывах игроки не прочь отведать чая «Эрл грей» и сэндвичей с огурцом, поэтому многие к тридцати годам отрастили брюшко и вовсе не выглядели изможденными. Утонченная игра способствовала дряблости рук и накоплению отложений на бедрах. Однако выбранный Ириной персонаж был строен и плечист. Он всегда носил классическую белую накрахмаленную сорочку, черную бабочку и удивительный жемчужного цвета жилет — фирменный штрих в костюме — с замысловатым узором, вышитым шелковой нитью, филигранная работа, напоминающая ее труд над книжными иллюстрациями.
Когда их представили друг другу в «Савой гриль», Ирина не сразу узнала Рэмси вне привычных декораций.
Отличавшийся великолепной памятью на даты, лица и факты, Лоренс быстро вывел ее из состояния смущенной задумчивости от непонимания, почему лицо этого человека кажется ей знакомым. («Почему ты мне не сказала?.» — воскликнул он. Это был тот редкий день, когда Лоренс Трейнер вел себя покорно.) Рэмси Эктон незамедлительно получил подробнейшее досье, как человек, ставший, несомненно, кумиром почитателей снукера, хотя в нем угадывались черты предыдущего поколения. Жестом, позаимствованным из американского баскетбола, Рэмси закручивал биток и «Точно в цель!». Шар со свистом рассекал воздух и оказывался в лузе, даже не задев ее края, — фирменный удар Рэмси Эктона. Его стилю была присуща скорость и грациозность движений, он был активным игроком. Выступавший двадцать пять лет в профессиональной лиге, он был популярен так, как может быть популярен человек, ни разу не выигравший чемпионат мира, при этом участвовавший в пяти финальных матчах. (К 1997-му за его плечами было тридцать лет, шесть финалов и ни одного выигранного.) Тем временем Лоренс подвинул стул ближе к Рэмси, обеспечивая уединенность, которую не посмеет нарушить никто извне.