Мир Гаора
Шрифт:
– Говорят же, зубами, дескать, рвать буду, вот он и...
– И не за себя, за другого...
– Сестрёнкой она ему была...
– Да, за сестрёнку как за матерь пошел...
Старший сидел на своей койке, угрюмо глядя в пол. Он удержал, не дал всем сорваться вслед за Рыжим туда, вниз, на ненавистные рожи, а стоило... удерживать?
Рядом тяжело сел Асил.
– Прости, Старший, не удержал я его, - Асил вздохнул, - и как он вывернулся?
– Его б никто не удержал, -
Асил снова вздохнул.
– Не знашь, на сколько его?
– На трое суток, - Старший схватил широко открытым ртом воздух и справился, переборол подступившие к горлу рыдания.
– Сволочи, - Юрила стукнул кулаком по загудевшему стояку, - тут после суток не откачаешь, а на трое... Лучше бы пристрелили.
– Вот сходи и попроси, - резко ударил их женский голос.
Мужчины вздрогнули и обернулись к незаметно подошедшей к ним Матери. Она строго осмотрела их.
– Старший, Махотка с кем завтра пойдёт? Одному ему в гараже делать нечего.
– Гархем скажет, - отмахнулся Старший.
– Завтра Гархему не до нас будет, ему хозяину отчёт сдавать. Ты решай.
– Не могу, Мать, - жалобно попросил Старший, - не могу. Побратались мы с ним в Новый год, на сердце своё я его взял. Не могу, дай ты мне...
– Чего?
– безжалостно перебила Мать.
– Пойти и рядом с ним лечь? Не дам. Ты Старший, сто душ на тебе, это помни.
– Брат он мне!
– бешено крикнул Старший и заплакал.
– А мне сын, - возразила Мать, - мне не больно, думашь? Я и дочь, и сына за раз потеряла, и тебя теперь терять? А остальных куда? Так все в Ирий-сад и явимся?! За ради этого он сволочь зубами грыз, зверю своему волю дал? Ну?!
Старший молча плакал, спрятав лицо в ладони. В спальне стояла мёртвая тишина. Мать протянула руку и погладила Старшего по голове.
– Обумись, Старший. Взялся большаком стоять, ну так и стой, нельзя тебе слабину себе давать. А об Рыжем... постель его не убираем пока, ждать его будем. Кису мы отвоем, а об нём молчать будем.
Старший с усилием поднял к ней мокрое, залитое слезами лицо, уронил на колени руки.
– Думашь, Мать...? Трое суток ведь...
Мать вздохнула и пожала плечами.
– Кто знат, Старший, Мать-Вода с ним, может и пронесёт его.
– А есть Мать-Воде доступ к нему?
– спросил Асил.
– Ну да, - Юрила с надеждой смотрел на Мать, - закрыто там-то, ящик двойной, чтоб никакого доступа.
– Захочет Мать-Вода, так её не остановишь.
– Мать усмехнулась, - вода, она себе щёлочку да дырочку везде найдёт.
– Ладноть, - Старший сдёрнул с изголовья полотенце, вытер лицо и встал, заглянул
– Не учи, где сам не знашь. Ты своё дело сполняй, а наше мы сами справим.
Мать оглядела спальню, внимательные, полные робкой надеждой лица.
– Поздно уже, отбой скоро. Нам-то жить всё равно надоть.
И вышла.
Выйдя из санчасти охраны, где спал после перевязок, успокаивающих и обезболивающих уколов охранник, Гархем посмотрел на небо. Погода завтра будет хорошая, надо вывезти к дороге киоски с мелочью, должен прийти груз уже к летнему сезону... но надо известить полковника, что "глазастый" дурак ничего не понял. К сожалению, подобные всегда неправильно понимают вежливость. Рабов удалось успокоить, охрана будет молчать, надзиратели - также не проблема. Подумать только, как может навредить один дурак, недаром его выгнали, ведь обычно "глазастые" не демобилизуются, к жизни они совсем не приспособлены.
Не спеша, Гархем прошёл по пандусу, где уже высохли следы внеочередной уборки, и вошёл в корпус рабского комплекса, кивнув охраннику у входа. Сегодня исправная смена, но после такого инцидента надо даже не так проверить, как подстраховать.
Не заходя в верхнюю надзирательскую, Гархем спустился вниз.
Увидев его, оба надзирателя вскочили и вытянулись в струнку. Гархем кивнул им, разрешая стать вольно.
– Ну?
– Тихо, господин Гархем. Дали отбой, свет погашен в соответствии с распорядком.
– Даже не поют?
– удивился Гархем.
Один из надзирателей приоткрыл дверь, ведущую в жилой коридор, и они услышали.
Одинокий женский голос нараспев выговаривал непонятные слова, и ему не так вторили, как поддерживали низкие мужские голоса.
– ...уж ты доченька моя милая, уж растила я тебя, вскармливала, вскармливала да вспаивала, любовалась я тобой, красавицей, да закрылись твои ясны глазыньки, листвяного цвета майского... ты пошто меня здесь бросила, не взяла с собою в путь-дороженьку, что во Ирий-сад ведёт-уводит всех... не догнать тебя мне, мое дитятко...
Гархем слушал так внимательно, что один из охранников не выдержал и тихо спросил.
– Вы... понимаете?
– Это похоронная песня, - пожал плечами Гархем, - вряд ли, конечно, вой осмысленный, но... пускай. Скоро они сами замолчат. Если это вас раздражает, закройте дверь. На сегодня инцидентов хватит.
Охранники понимающе кивнули. Разумеется, никаких своих соображений они не высказывали и вопросов не задавали, но когда Гархем ушёл, они закрыли дверь, чтобы не слышать непонятное и от того ещё более страшное унылое пение.