Мир на продажу
Шрифт:
Я подтолкнул Виталика под столом ногой, мол, смотри как дилапер работает и учись, поднялся и подошёл к поэту. Он поглядел на меня взглядом побитой собаки, чем ещё сильнее порадовал.
– Замечательные стихи!
– сказал я как можно проникновеннее.
– Тебе правда нравится?
– спросил он с надеждой, встрепенувшись.
– Не то слово!
– восхищённо произнёс я.
– Твои стихи - это новая веха в поэзии.
– А они не понимают!
– дрожащим голосом пожаловался длинноволосый, кивнув вслед уходящим.
– Говорят, что тоска зелёная...
– Беда всех гениев, - заверил
– Твои стихи поймут лет через сто.
– Через сто лет я уже умру, - резонно заметил Ант.
– И не знаю, оживит меня кто-нибудь из потомков или нет.
Ну конечно, как я мог забыть! Подобным "гениям" нужна слава здесь и сейчас.
– Печататься не пробовал?
– сочувственно спросил я поэта.
Видимо, я брякнул что-то не то. Ант подозрительно глянул на меня и спросил, нахмурившись:
– Забредыш, что ли?
– В некотором роде, - ответил я туманно, не вдаваясь в подробности.
– А в вашем мире есть поэты?
– поинтересовался Ант довольно равнодушно.
Естественно, подобные непризнанные гении считают поэтами только себя. А остальные так, бумагомараки.
– Конечно, - горячо заверил я.
– В нашем мире умеют ценить таланты.
Поэт тут же оглянулся и нехорошо оживился.
– Может, перепухнем ко мне и поговорим?
– предложил он.
– Я не один, - предупредил я, указывая на одиноко сидящего стажёра.
– С товарищем. Он тоже ценитель хороших стихов.
Ант с сомнением поглядел на Виталика. Тот, вслушиваясь в наш разговор, постарался принять вид ценителя поэзии, что у него получилось не очень правдоподобно. Поэт, подмигнув нам, растворился в воздухе. Мы с новичком молча смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, пока длинноволосый не появился снова.
– Чего вы не перепухаете?
– сердито спросил он.
– Не перепухается что-то...
– Перепухальника нет?
Я виновато развёл руками.
– Ну вы даёте, забредыши! Поэзию цените, а таких простых вещей не имеете, - покачал длинноволосой головой непризнанный гений.
– Давайте руки.
Виталик подошёл к нам. Мы втроём взялись за руки, будто собрались закружиться в хороводе, и моментально перепухнули внутрь небольшой квартиры с большими окнами и высокими потолками. Комната, в которую нас запух поэт, смущала своей пустоватостью.
– Моя обитель, - пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания.
– Пристанище томящейся души.
Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:
– Рыдал я грустью,
Пел печалью.
И в мира устье
Глядел я далью.
Мне пришлось закатить глаза от восторга и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.
– Ант, - сказал он и приложил руку к сердцу.
Мы с Виталиком ответно представились.
– Игнат?
– вскинул брови поэт.
– Виталик? Интересные имена, поэтические... Из каких далей прибыли к нам, забредыши?
"Из туманных", - подумал я, а вслух ответил:
– С Земли.
Недогадливый поэт удивлённо поморгал:
– А мы, по-твоему, где?
– С другой Земли, со смежной, - пояснил я недалёкому гуманитарию.
– Смежные миры бывают, знаешь ли. Вещевод
– Ну да, ну да, - равнодушно отреагировал Ант.
Он сделал лёгкое движение, и из пола выросли три кресла. Графоман с размаху ухнул в одно из них. Я осторожно опустился в другое, ощупывая подлокотники. Виталик благоразумно остался стоять. Вот, значит, почему комната пустовата: аборигены помимо изготовления онтроники и перепухания умеют ещё и мебель творить на пустом месте. На кой чёрт при таких умениях нужны унылые стихи, никак не могу понять!
– Ты говоришь, у вас там умеют ценить настоящих поэтов?
– напомнил мне поэт, возжелав продолжить разговор, начатый в кафе.
– О, да! Поэтов у нас ценят, - с чувством превосходства сообщил я.
– У нас никто не заставляет творческих людей описывать романтику покорения звёзд. Наши поэты - свободные люди и пишут, о чём хотят.
Межмирторговские дилаперы побывали в сотнях миров, самых различных: высокоразвитых и умирающих, рабовладельческих и социалистических, диктаторских и демократических. И в любом из миров обязательно находились такие диссиденты-интеллектуалы, мечущиеся и страждущие, с затравленным взглядом и бегающими глазками. Самое интересное, все они считали, что общество, хоть социалистическое, хоть феодальное, на них давит и сковывает их творческий потенциал. Поэтому слово "свобода" для них звучало как синоним слова "рай". Хотя многие из не понимали, что за свобода им нужна.
– Совсем свободные?
– спросил Ант недоверчиво.
– Полностью, - кивнул я важно.
– Они отвечают только перед собственной совестью.
Взгляд поэта превратился в горящий.
Земель много. В каждом смежном мире обязательно есть Земля. Некоторые отличаются от нашей сильно, некоторые почти неотличимы. Одни напоминают Землю начала нашей эры, другие - далёкое будущее, до которого нам ещё расти и расти.
Я побывал в огромном количестве миров. Моя родная Земля - один из лучших. У нас всё просто и понятно: смысл жизни - заработать как можно больше денег и с умом их потратить. Земляне - практики до мозга костей, не любят мечтателей, романтиков и альтруистов. Мне лично кажется, что энтузиасты и фантазёры - просто мусор цивилизации. Не будь наше общество слишком гуманным, их бы давно извели на удобрения. У нас всё устроено по справедливости: чем нужнее ты обществу, чем выше твоя выживаемость в обществе, умение приспособиться, тем у тебя больше денег. А общество само определяет, кто ему нужен в текущий момент, и награждает нужного человека материальными ценностями, развлечениями и прочими приятными вещами.
Мне, например, платят в "Межмирторге" весьма неплохо, потому что моя деятельность нужна обществу. Земля жаждет новых товаров, новых услуг и развлечений, новых мест паломничества туристов, словом, эксклюзы. А без дилаперов ничего этого бы не было.
– Наши поэты отвечают только перед собственной совестью, - повторил я разомлевшему Анту.
– И мои сограждане умеют ценить таланты.
Поэт прикрыл глаза. Наверное, ему мерещился удивительный мир, в котором толпы ценителей жаждут услышать его бредовые вирши. Увы, я соврал. На практичной Земле шансов быть услышанным и понятым у него ещё меньше, чем в Миогене.