Мир наизнанку (сборник)
Шрифт:
В комнате остро пахло дезинфекцией, но тот, другой запах, проникал уже через заграждение.
– Я напичкан консервантами, как самая долговечная мумия, – сказал Питер. – Только мумия не таскается по снегу, не мокнет, не греется у батареи, не шастает из сугроба в тепло и обратно…
– Вам надо было оставаться на холоде. А вы сидели тут со мной.
– Разумеется, все из-за тебя. Лихорадка из-за тебя. Я умер из-за тебя. Ты заболел – сам виноват… Кстати, возьми термометр.
– А зачем? – Руслан закрыл глаза.
– Затем, что ты жив и температура
– Питер, – сказал Руслан. – Можно, я попрошу об одной… штуке?
– Да?
– Если я умру, вы не могли бы… организовать дело так, чтобы мое тело не ходило, безмозглое, по этому санаторию?
– О! – Мертвец пошевелился в кресле, костыль несильно стукнул о пол. – А может, ты войдешь в три процента моих товарищей и поднимешься, как огурчик, в своем уме?
– Я не хочу быть ходячим мертвецом.
– А это зря. – Голос Питера чуть заметно изменился. – Вот не поверишь. Я тоже так думал, пока был жив. А когда сообразил, что меня после смерти собираются ликвидировать, – откуда и прыть взялась, и хитрость, и ловкость… Я мертвый, но я продолжаю думать. Невозможно от этого отказаться.
Он вдруг наклонился к кровати, так что внутри его явственно заскрипели кости:
– Может быть, мы еще сможем удержать от разложения наши тела. Если бы я мог заняться этим всерьез! Если бы лаборатория… Мумии хранились тысячелетиями. Мыслящее существо нельзя убивать.
– Питер, – Руслан приподнялся на локте. – А сознание и душа – это одно и то же?
– Вопрос терминологии… Что с тобой?
– Ничего, – он прислушался к своим ощущениям. – По-моему, мне лучше.
Он съел целую тарелку каши и выпил бульона. Он почувствовал силы пройтись до туалета, умылся и несколько минут смотрел в зеркало на свое худое, бледное лицо.
Подмигнул себе. Улыбнулся. Это оказалось очень приятно, раньше он не замечал, сколько удовольствия доставляет бессмысленная улыбка.
– Смотри, что я нашел, – Питер показал ему издали серебристый дисковый плеер из старых, таких, кажется, давно не выпускают. – Хочешь музыку?
– Хочу, – Руслан поудобнее улегся на свежих простынях.
Питер отлучился и через некоторое время принес десятка три разнообразных дисков – в коробках, в конвертах и просто в стопках, без маркировки. Первый не пожелал звучать, второй оказался аудиокнигой на немецком языке, третий молчал секунд двадцать, прежде чем вдруг разразиться знакомой барабанной дробью.
A howling wind is whistling in the nightMy dog is growling in the darkSomething’s pulling me outsideTo ride around in circles…Это был знак. Таких совпадений не бывает.
I know that you have got the timeCoz anything I want, you doYou’ll take a ride through the strangersWho don’t understand how to feel…Руслан вдруг понял как-то очень естественно, что момент его смерти настал; комната подернулась морщинками, как мокрая шелковая ткань. Шевеление массы черных жуков. Мелькание темных стен.
– Питер, я…
Он цеплялся за сознание. Вот потолок. Вот стол, шкаф. Вот неуклюжая фигура мертвеца, в двух шагах…
Все залило чернотой, будто на мир плеснули битумом. Руслан провалился в тоннель и продолжал движение в тоннеле, и теперь оно ускорялось с каждой секундой.
In the deathcar, we’re alive…В тоннеле воняло непереносимо, никакая дезинфекция не могла перебить трупный запах. Руслан сидел на заднем сиденье машины и не имел доступа к управлению. Его утаскивало вниз, в воронку, где прекратили быть верх и низ, где вообще ничего не существовало, только вонь.
Он не пытался ни оправдаться, ни убедить кого-то в чем-то, ни уцепиться за светлое воспоминание. Миллиардам людей это не помогло, а он чем лучше?
Он подумал, что должен взлетать, а не тонуть в земле. Что душа, освободившись от смертного тела, стремится вверх. Если все в этом уверены, ну, почти все… есть ведь в этом какой-то смысл?
Потом он вспомнил, что умирает от лихорадки Эдгара, человека, который искал земное бессмертие. Поэтому, наверное, он увязает в земле, и тоннель утаскивает его все глубже, стены подступают все ближе, крыша машины вдавливается, сжимаются бока, летят осколками стекла… Под колоссальным давлением автомобиль превращается в жестяную банку, скоро земля полезет в рот и уши, ни вздохнуть, ни крикнуть, все, конец…
In the deathcar, we’re alive…Ветка липы хлестнула по ветровому стеклу. Шлеп.
Светлые прожилки. Множество капилляров. Липкие капли на внешней жесткой поверхности листа. И два цветка на прутиках, как глаза удивленного рака, два цветка липы, оставшиеся от всего соцветия.
Резануло солнце, обжигая глаза. Наискосок прострелило салон машины, мама на переднем сиденье повернула голову, Руслан увидел ее профиль на фоне пустой дороги, пунктирной разметки, на фоне подступивших к асфальту тополей и лип. В динамиках звучала отрывистая инструментальная тема.
– Переключи, – сказала мама. Руслан слышал ее голос очень четко. Отец протянул руку к пульту…
И все пропало.
За окном было темно. В комнате горела крохотная настольная лампа.
Кресло напротив кровати пустовало.
Руслан медленно поднял руку. Посмотрел на бледные пальцы. Не смог сфокусировать зрение, чтобы проследить линию жизни.
– Питер, – получилось очень тонко и жалобно.
Ответа не последовало. Весь корпус казался пустым, очень тихим, и даже ветер за окном дышал очень сдержанно.