Мир от Гарпа
Шрифт:
Даже мать Гарпа, Дженни Филдз, которая всегда ратовала за превосходство женщин, вынуждена была согласиться, что Хелен так легко стала ассистентом (в чем бедному Гарри, старше ее годами, было отказано) не по причине ее личных заслуг. Это была, скорее, дань времени со стороны английской кафедры. Кто-то, видно, шепнул начальству, что им неплохо бы иметь в штате ассистента-женщину. А Хелен как раз была под рукой, и с ней заключили контракт. Хелен нисколько не сомневалась в своем профессионализме, но понимала: в штат ее взяли по соображениям политическим.
Хелен со студентами не спала, во всяком случае, пока.
Гарп забросил свой роман и принялся за новый. В отличие от Элис он был писателем по призванию. Не потому, что писал лучше, а потому, что всегда следовал правилу, которое известно любому художнику. Гарп сформулировал его так: «Чувствуешь, что растешь, когда завершаешь одну книгу и начинаешь новую». Пусть даже эти концы и начала только иллюзии. Гарп писал ничуть не быстрее и не больше, чем другие писатели. Просто он писал, всегда видя перед собой заключительные страницы книги.
Его второй роман рос, разбухал, питаясь энергией, полученной им — он это знал — от Элис.
Это была книга, полная ранящих диалогов и секса, которые оставляют после себя мучительную боль, а секс в этой книге рождал у партнеров еще и чувство вины, и новое ненасытное желание. Это противоречие, отмеченное многими критиками, было воспринято одними как блестящая психологическая находка, другими же — как полный идиотизм. Какой-то критик назвал роман «до горечи правдивым» и тут же поспешил прибавить, что по этой причине его судьба — прозябать на полке среди произведений «малой классики». Хотя, конечно, размышлял критик, «если тончайшим скальпелем убрать горечь, то правда может засиять в своей первозданной чистоте».
Еще больше глупостей критика нагородила вокруг так называемой основной идеи романа. Один обозреватель усмотрел ее в том, что только секс, по мнению автора, может открыть человеку всю его глубину, и вместе с тем именно секс эту глубину уничтожает. Гарп раздраженно ответил корреспонденту, что писал, не имея никакой «основной идеи». Он только хотел «вполне серьезно показать комедию брака и фарс сексуальных радостей». Позже он скажет, что «сексуальность превращает в фарс самые серьезные наши намерения».
Но Гарп мог говорить что угодно, равно как и критики, — новый роман «Второе дыхание рогоносца» успеха не имел. Он сбил с панталыку не только читателей, но и критиков. Если сравнить с «Промедлением», было недопродано несколько тысяч экземпляров. Джон Вулф уверял, что это обычная судьба второго романа. Но Гарп в первый раз в жизни испытал горечь поражения.
Джон Вулф как умный издатель долго прятал от него одну статью из газеты, выходящей на Западном побережье; но потом, побоявшись, что она может случайно попасться на глаза Гарпу, сам с большой неохотой послал ему вырезку, приписав несколько слов о том, что автор статьи известен гормональным дисбалансом. Статья была коротенькая. В ней сказано, что Гарп, бездарный сын знаменитой феминистки Дженни Филдз, написал сексуальный роман, в котором герои из секса не вылезают. Роман отвратительный, из других произведений можно хоть чему-то научиться, а тут и этого нет. И все в том же роде.
Материнское воспитание сделало Гарпа человеком, не очень-то легко поддающимся чужому мнению о самом себе. Но ведь даже Хелен не понравилось «Второе дыхание рогоносца». Даже Элис Флетчер ни в одном из своих бесконечно длинных писем, полных любви и понимания, ни разу не упомянула о нем.
Роман повествовал о двух супружеских парах, связанных любовными отношениями.
— Для чего тебе это нужно? — воскликнула Хелен, когда Гарп впервые поделился с ней замыслом.
— Ты что думаешь, это про нас? — защищался Гарп. — Это вообще никого из нас не касается. Я просто использовал ситуацию.
— Ты же сам всегда говорил, что худший вид беллетристики — автобиографический.
— Это не автобиографический вид, — оправдывался он. — Вот прочитаешь — и увидишь.
Она не увидела. Хотя в романе не было ни Хелен, ни Гарпа, ни Гарри, ни Элис, но он тоже был о двоих мужчинах и двух женщинах, связанных неравнозначными, непримиримыми и страстными узами.
Каждый из этой четверки страдает каким-то физическим недостатком. Один муж слеп. Второй чудовищно заикается, его заикание приводило в ярость самого терпеливого читателя. Дженни пристыдила сына за этот дешевый выпад против бедного покойного мистера Тинча. Ничего не поделаешь, думал Гарп, художник — прежде всего наблюдатель, точный и беспощадный копировщик человеческого поведения. Ему нет дела до Тинча, он только взял некоторые его черточки.
— Не понимаю, как ты мог обидеть бедняжку Элис, — возмутилась Хелен, имея в виду физические недостатки персонажей, особенно женщин. У одной из них — мышечный спазм правой руки. Рука непроизвольно вскидывается, опрокидывая бокалы с вином, горшки с цветами, ударяя по лицам детей. Однажды она чуть не кастрировала мужа, случайно, разумеется, когда она подрезала кусты, а он подвернулся под руку. Только ее любовник, муж второй героини, может усмирить опасный недуг. И вот впервые в жизни ее прекрасное тело повинуется ее воле, никаких нелепых движений, все — грация и соразмерность.
Вторая героиня подвержена внезапному неуправляемому скоплению газов в кишечнике. «Пукалка» замужем за заикой, а «опасная рука» — за слепцом.
Следует отдать должное Гарпу, никто из четверых не пишет романов. («Может, мы должны благодарить тебя за эту небольшую милость?» — ехидно заметила Хелен.) Одна пара бездетна, но им бы хотелось иметь детей. Вторая старается обзавестись чадом, усилия увенчались успехом, супруга понесла. Но ее радость омрачена сомнениями: кто же настоящий отец ребенка? Все вглядываются в новорожденного: чей физический недостаток он унаследовал? Какие в нем сидят гены — заикание, газы, спазм или слепота? (Гарп считал, что этим самым он блестяще продемонстрировал — как бы от имени Дженни — работу генетического механизма.)