Мир пауков. Башня и Дельта
Шрифт:
Найл сделал то же самое. Влажная материя приятно холодила лицо. Затем, подумав, он вынул из кармана трубку с металлической одежиной. Когда развернул, Доггинз поглядел на него с деликатным удивлением.
— Для чего это?
— Чтобы пыльца не попадала на кожу.
— При тебе вода, — указал Доггинз. — Ты можешь ее удалить за пять минут.
— Пусть уж лучше этой пакости вообще не будет на коже. Она жжется.
Он расстегнул замок–молнию и забрался внутрь. Для носки одежина, безусловно, была громоздкой и неуклюжей. Небольшие остатки возле запястий и щиколоток оказались на поверку чехлами под ладони и ступни, но, увы — не по размеру.
— Ну, готов? — насмешливо поинтересовался Доггинз.
Найл кивнул, натягивая капюшон. Продеть руки в л ямки заплечного мешка не удалось, пришлось тащить его в одной руке, в другой держа жнец.
— Взял бы да надел плащ, — посоветовал он Доггинзу. — Руки и ноги будут прикрыты.
— Обойдусь. Рискну, — буркнул Доггинз.
Передвигаться было непросто. Получалось как–то боком, на манер краба, меж ног тяжело хлопали складки. Доггинз нет–нет да поглядывал искоса с усмешкой, но ничего не говорил.
Так и шагали, взметая ногами клубы желтой пыльцы. Доггинз, несмотря на маску, начал покашливать. Повернулся к Найлу:
— Я пошел вперед. Свидимся на том конце.
Он начал удаляться быстрыми шагами, пыль облаком окутывала его. Найл, неловко шевеля вдетыми в перчатки пальцами, тщательнее подоткнул влажную материю под подбородок. Все равно от пыльцы ело глаза и жгло вспотевший лоб. Попробовал сдвинуть маску, чтобы прикрыла глаза и лоб. Вот здорово: оказывается, через нее видно, тонкая ткань от воды сделалась почти прозрачной. Дышал Найл ртом — так сподручнее, чем носом; материя при вдохе плотно прилегает к губам и не дает проникать желтой пыли. Скопляющийся в одежде жар удушал, подкатываясь волнами к шее, но Найл отгонял соблазн спешить, даже когда глаза от жжения заслезились так, что все вокруг расплылось и потеряло очертания. И тут, ориентируясь по хлынывшему внезапно свету, понял: лес позади.
— Ты как, в порядке? — спросил Доггинз.
— Да, а ты?
— Сейчас, только смою с себя всю эту пакость.
Найл совлек с себя маску; оказывается, снаружи она вся покрыта толстым слоем пыльцы. С трудом подавил соблазн протереть истекающие слезами глаза; видно было, что одетые в перчатки пальцы тоже припорошены пыльцой. Чихая и кашляя, он расстегнул одежду и с грехом пополам выбрался из нее. Щеки и лоб от жары так и щиплет, так и щиплет.
Они стояли на полосе сходящегося к реке глинистого спекшегося берега — вода бурая, медлительная. На той стороне подножие холма окаймляла полоса пышной растительности. Особенно впечатляли своим видом лианы, толстые, будто питоны. Сам холм возвышался над окружающей равниной эдаким невиданным валуном; впечатление такое, будто свалился с неба.
Найл с тревожным замешательством вгляделся в лицо Доггинза. Оно было красным и набрякшим, словно от сильного солнечного ожога. Сам Доггинз яростно царапал себе предплечия, и ногти оставляли кровоточащие полоски.
— Ты был прав, — болезненно морщась, сказал он. — Эта сволочь действительно жжется, — он скинул жнец на землю возле заплечного мешка и заспешил к реке. Найл кинулся следом.
— Стой, куда! Там, может, прячется не весть что! — он успел поймать Доггинза за тунику, невольно вспахав пятками землю, не то Доггинз сиганул бы прямо в воду. — Да стой же!
Пока Доггинз, превозмогая себя, топтался нашесте, ругаясь на чем
— Да что ты мне это! — не сказал, простонал Доггинз. — Мне в реку сейчас надо! Руки–ноги огнем жжет!
— Ты погоди пока, там кто-то нас караулит.
Он поднял оружие, удостоверился, что оно на минимальной мощности, и выстрелил в завихрение на воде. Пар резко зашипел, заставив отпрыгнуть назад. Когда развеялось, в воде мелькнули широко разведенные челюсти с острыми зубьями. Найл выстрелил еще раз, медленно поведя стволом из стороны в сторону. Шипение пара едва не оглушило. На несколько секунд Найла окутал жаркий влажный туман. Когда он рассеялся, поверхность реки была гладкой и безмятежной.
— Теперь, пожалуй, можно. Полезай.
Доггинз, радостно замычав, ринулся в воду, и тотчас на колени в мягкий ил. Найл чутко следил за поверхностью, готовый в любую секунду выстрелить, а Доггинз знай себе окунался в воду по самые плечи. Не прошло и десяти секунд, как сверху по реке опять взыграло; что–то явно направлялось в их сторону. Найл без промедления пальнул. Через несколько секунд Доггинз взвыл от боли:
— Кипяток!
Найл схватил его за руки и выдернул из воды.
— Лучше свариться заживо, чем оказаться заживо сожранными, — мрачно пошутил он.
С Доггинза стекала бурая грязь. Вглядевшись как следует, Найл заметил, что она самопроизвольно шевелится. Оттерев товарищу спину влажной тканью, он разглядел сонмище приставших к ней крохотных козявок, льдисто прозрачных. Кожа у Доггинза кровянилась от многочисленных укусов, но он их даже не замечал из–за нестерпимого жжения. Найл стал начерпывать и выливать на Доггинза ведро за ведром, пока полностью не смыл грязь. Едва он с этим управился, поотлеплялись и козявки.
Следующие полчаса Доггинз с закрытыми глазами лежал на земле, стиснув зубы, а Найл терпеливо его отливал — ведро за ведром, ведро за ведром. Покрасневшая кожа начала опухать. Доггинз заметался, кроя всех и вся, и вдруг замер. Найл поспешно опустился на колени и припал ухом к его груди. Ничего, сердце бьется нормально — очевидно, просто обморок. Только тут Найл поймал себя на том, что ведь и ему самому несладко: вон как лоб горит. Да еще и обрызганная ядом той гадины левая щека дает себя знать. Впрочем, сейчас не до этого.
Очнулся Доггинз в бреду. Найла он принимал за Симеона, и все просил позвать Лукасту и Селиму. Когда Найл, пытаясь успокоить, стал поливать ему руки, тот надсадно завопил, что его хотят ошпарить, стал дергаться из стороны в сторону. В уголках губ выступила пена, а глаза напоминали глаза перепуганного животного. Трижды Найлу пришлось сдерживать Доггинза, чтобы не скатился в реку. В конце концов, он снова обмяк. Через некоторое время дыхание более–менее выравнялось. У самого Найла лоб теперь горел не так сильно — видно, и Доггинзу стало чуть полегче. Через полчаса товарищ угомонился окончательно, лишь иногда крупно вздрагивал. А вот руки и ноги у него вспухли вдвое против прежнего, а лицо — просто шар какой–то.