Мир пауков. Башня и Дельта
Шрифт:
— Но в таком случае… — начал было Найл, но осекся: сама мысль вызвала оторопь.
— Хочешь спросить, почему им в таком случае не переловить всех разом? — довершил мысль юноши Каззак. — Потому что у них есть потребность в вольных людских особях, дикарях, как здесь таких кличут.
— С какой стати? — спросил, окончательно теряясь, Найл.
— Для поддержания породы. — Управитель вальяжно улыбнулся. — Кстати, именно к этому готовится и большинство моих подданных. Ты обратил, наверное, внимание, что здешние
Найл терпеливо слушал.
— Они невыносимо тупы. Поголовно страшные болваны. В большинстве своем мало чем отличаются от скота. Все потому, что пауки как раз и растят из них безропотный скот. Если в ребенке появляется больше одаренности или смекалки, чем в сверстниках, его съедают.
У Найла голова пошла кругом.
— Но зачем?
— Зачем? Потому что люди с умом, умеющие соображать, представляют опасность. Начать с того, что умникам не нравится, когда их едят.
Люди, когда были хозяевами планеты, использовали в пищу скот. Теперь для этой цели пауки используют людей.
— Но ведь только рабов! — воскликнул Найл.
Каззак лишь улыбнулся жалостливо.
— Рабов? Как же. А что, ты думаешь, происходит с остальными?
— Они служат паукам.
— А когда отслужат свое?
— Их отправляют в великий счастливый край.
Каззак разразился жестким, недобрым смехом.
— На бойню! Вот тебе и самый счастливый край.
— Ты хочешь сказать, — Найл тряхнул головой, — они съедают всех — и слуг, и служительниц? — В мыслях Найла возник образ Одины.
Каззак кивнул.
— Соображаешь. Всех, кто в это не посвящен. — И добавил задумчиво: — Не думаю, что они захотят слопать меня — жестковат. Или Мерлью.
— Так и Мерлью посвящена?
— Разумеется.
Найла будто холодом обдало. Трудно представить, что Мерлью — пособница в этом массовом обмане и умерщвлении. Каззак словно прочел мысли юноши.
— Надо смотреть на вещи трезво. Пауки — господа положения. Поступают, как считают нужным, нас не спрашивают. И хочешь верь, хочешь нет, на самом деле они не такие уж и гадкие, как ты, вероятно, считаешь. Есть среди них и совершенно уникальные личности. О таких, кстати, лучше думать не как о насекомых, а как о людях. Они чувствуют, как мы их воспринимаем, и ужасно огорчаются, когда человек считает их мерзкими тварями. Они действительно господа положения. Могут делать все, что заблагорассудится. У тебя ведь наверняка не вызывает никаких эмоций убитая дичь, которую ты спокойно жуешь? То же и они в Отношении к людям. Мы для них лишь скот, наделенный способностью мыслить. Но, как известно, некоторые люди держат домашних пташек, причем любят их, что собственных детей. То же и пауки: кое к кому из нас они привязываются всей душой. Так вот, если мне предложат выбор, что лучше — быть съеденным или жить в неволе, я твердо
И сама речь управителя — плавная, обволакивающая, — и его доводы действовали на Найла одинаково: никогда еще он не слышал таких чарующе гладких, обвораживающих фраз. Голос Каззака — сочный, проникновенно низкий — имел удивительное богатство оттенков, от вкрадчивой чувствительности до мужественной твердости. Найл поймал себя на мысли, что вслушивается в голос как в музыку, хотя было совершенно ясно, что у Каззака и в мыслях нет играть на этом.
Найл некоторое время собирался с мыслями, прежде чем задать вопрос, не дающий покоя:
— Если они убивают одаренных детей, зачем им для породы жители пустыни? Мы, мне думается, поразумнее будем обитающих в этом городе слуг и прочих холуев.
— Хороший вопрос, — одобрил Каззак голосом взыскательного учителя, отчего Найл проникся даже некоторой гордостью. — У пауков ушло с десяток поколений, чтобы довести своих слуг до состояния тупого безразличия. И тут вдруг обнаружилось, что слуги превращаются в неспособный мыслить скот. Откуда, ты думаешь, взялись ублюдки–рабы? Это и есть то самое десятое поколение, совершенно опустившееся. Вот почему им и нужна подпитка из таких, как ты.
— Как я? — удивился Найл.
— Именно. Твоей работой будет производство детей. По–моему, интересное дело.
Юноша почувствовал, что краснеет.
— А женщины… как они к этому относятся?
— С пониманием, — угрюмо пошутил Каззак. — Переживают, конечно, что существовать приходится раздельно.
Найлу неожиданно вспомнилась та девушка со вздернутым носиком, что затащила его в кусты. Вон оно что, оказывается. От такой мысли в голове все смешалось. Каззак продолжал:
— Поэтому, надеюсь, до тебя начало доходить, почему я предложил пособничать паукам. Дело здесь не в том, жить мне или не жить. Я хочу по возможности облегчить участь своего народа. Мужчинам, понятно, живется не сказать чтобы плохо. А вот что касается женщин… Мне б не хотелось, чтобы они превратились в обыкновенных самок, что вынашивают да рожают. Особенно моя дочь. Кстати, я смотрю, она к тебе относится с интересом.
Найл вильнул взглядом, избегая глаз Каззака, а сам вспыхнул от тайной радости.
— Думаю, разумеется, и о твоей матери. Легко б тебе было от мысли, что она содержится где–то в женском квартале, принося раз в год по младенцу от какого–то встречного–поперечного? В твоих силах сделать так, чтобы этого не случилось.
Управитель осушил свой кубок и стал не спеша наполнять его, давая Найлу время осмыслить услышанное. Юноша смотрел мимо венценосной головы в окно, где в чернильном небе уже плыла тарелочка луны.
— Ты уверен, что пауки… что господа пауки желают, чтобы я им служил? — в конце концов спросил Найл.