Мир Под лунами. Конец прошлого
Шрифт:
Вместе с тем такое мелкое кустарное производство было не более чем отмирающей традицией. Ремесленники Ианты давно уже создали крупные объединения, в которых труд и сама жизнь шли по раз и навсегда определенным законам. На юге страны, в провинциях Ферут и Дафар, существовали заводы, выпускающие металлы, оружие, стекло, краски, бумагу, а в Хадаре - большие текстильные фабрики. Медные и серебряные рудники, каменноугольные шахты работали в промышленных масштабах. Горы, называемые в Ианте Шедизскими, а в Шедизе Иантийскими, предоставляли людям Матагальпы все основные металлы. Так, если серебро и медь достались Ианте, то железо добывали в Шедизе, а по месту расположения золотых копей проходила граница трех государств: Шедиза, Ианты и Матакруса. Собственно, все войны на протяжении последней тысячи лет сводились именно к определению владельца рудников. Но поскольку месторождения различных металлов находились
Это объясняло и антипатию иантийцев к жителям северо-запада. Жаркое солнце горячило кровь, агрессия требовала выхода. Ссориться с сильными соседями нельзя; религиозных распрей эти люди не знали в принципе; и воинственность нашла естественный выход в ненависти к единственному противнику, с которым можно было сражаться. Можно - значит, нужно. И вот тысячи иантийцев посвящали свою жизнь военной службе, считая высшим счастьем в жизни оказаться на несколько месяцев на западной границе и вступить в бой с дикарями. Кроме того, все мужчины, от крестьян и рабочих до богатейших коммерсантов, врачей и юристов, в юности проводили два года в военных лагерях, где получали боевые навыки. Если учесть при этом, что и во всех без исключения школах мальчики ежедневно состязались друг с другом на спортивных площадках, вывод напрашивался однозначный: Ианта была страной военных. Здесь не существовало дворянства в его европейском варианте, со множеством титулов и привилегий. Крупнейшие наследные землевладельцы командовали собственными полками и считали величайшей честью, что подчиняются одному лишь царю. А любой выходец из народа мог добиться почестей и богатства, удачно проявив себя на поле брани. Достойнейших солдат правитель награждал пастбищами, виноградниками и плантациями тутовых и оливковых деревьев. Если их сыновья тоже рекомендовали себя отличными воинами, земли переходили к ним; если они предпочитали связать свою жизнь с торговлей или чем-то иным, имение возвращалось в царский фонд.
В последние годы, в связи с развитием промышленности, в обществе Ианты рождалась новая формация - владельцы крупных предприятий, производящих сталь, чугун, стекло, кожи, шелковые, льняные и шерстяные ткани, бумагу... Некогда правители позволили своим воинам, купцам и рассам начать новое дело, сулящее немалую выгоду. Теперь дети и внуки этих новаторов богатели на глазах. Они платили немалые налоги деньгами и продукцией. Государство обеспечивало армию оружием, изготовленным из их металла, и мундирами, сшитыми из их кож. Остаток продукции они продавали, оживленно торгуя на внутреннем и внешнем рынках, развивая банковскую систему и выпуская акции новых предприятий.
Вместе с тем в Ианте существовали и бедняки, и нищие, хотя Евгении пока еще не приходилось слышать о голодных бунтах. Поразмыслив, она поняла, что в здешнем климате практически невозможно умереть от голода или холода. Земля чересчур изобильна. В любой речке можно наловить рыбы на обед и закусить фруктами с деревьев, растущих на каждом углу. Все леса страны (которых осталось не так уж много) принадлежат царю - только это смогло защитить зверей от поголовного истребления. Большая их часть считается заповедной, однако кое-где все же имеют право охотиться все граждане страны. Недостаток дичи восполняется бесчисленными стадами домашних животных и птицы. Скорее всего, размышляла Евгения, именно переизбыток природных богатств тормозит прогресс. Здесь выплавляют первоклассную сталь, но не знают огнестрельного оружия; строят сложнейшие мосты и дамбы, но высшие слои общества не разделены на дворян и буржуа. Развитие идет по отличному от Земли пути, и невозможно предугадать, что будет через десять, через сто лет. Она и не пыталась угадывать. Кто она такая, чтобы решать подобные задачи? Вчерашняя школьница, она через год забудет все, что изучала одиннадцать лет. Здесь от нее требовались совсем другие умения.
Ее жизнь вовсе не была легкой и приятной. По крайней мере первое время, пока она не свыклась с местными законами. А их было предостаточно! Без строгого этикета не обойтись в обществе, разделенном на господ и слуг. Интуитивно Евгения поняла это в первый же день и, не осознавая того, сразу же постаралась встать вровень с господами. Уронить свое достоинство хотя бы в какой-нибудь мелочи значило потерять лицо навсегда. Иантийцы рождались со знанием этой непреложной истины, а Евгения сначала неосознанно, а затем и намеренно перенимала манеры своих новых друзей.
К незнакомым людям следует обращаться на "вы" до тех пор, пока узы дружбы или общего дела не позволят сблизиться. Мужчины и женщины называют друг друга "мой господин" и "моя госпожа", и точно так же они обращаются к царю и царице, подчеркивая свое почтение одной лишь интонацией. Не существует никаких "величеств", "сиятельств" и "светлостей", зато есть десяток тонов и полутонов, позволяющих собеседникам сразу же определить свой взаимный статус. Мужчины безупречно внимательны к женщинам, а тем позволяется в ответ проявить легкое кокетство. При встрече мужчина обязательно целует руку дамы, та отвечает наклоном головы. Друг друга рассы приветствуют, поднимая к лицу открытую ладонь, менее знатные склоняются перед более знатными. При этом в отношении подданных к царю существует множество нюансов. Замковый слуга может крикнуть: "Господин, беги скорей в конюшню, твоя кобыла ожеребилась!" - а первый министр и близкий друг Халена Бронк Калитерад на заседании Совета с холодной учтивостью произнесет: "Смею просить вас, государь, обратить внимание на этот отчет из Дафара..."
Евгении больше ни разу в жизни не пришлось мыть полы или самой шить себе одежду. Но она имела право лично оседлать своего коня, приготовить обед мужу и его друзьям и читать вслух документы государственной важности, пока цирюльник бреет Халену бороду. Она училась обращаться к слугам с покровительственной вежливостью, к знакомым - с приветливым интересом, а к друзьям - с той остроумной легкостью, что выше всего ценилась в среде аристократов. Однако старые привычки оказались упрямы: она продолжала смотреть на каждого прямым открытым взглядом, который очень скоро полюбили все, от десятилетнего мальчика-пажа, державшего за спиной ужинающего царя винный кувшин, до строгого первосвященника Ханияра. И два-три десятка женщин, челядинов, гвардейцев и детей неизменно следовали за царицей, когда она, гордо подняв голову, обходила свой большой дом, распоряжалась сотней слуг, составляла меню на двести персон и выслушивала управителей имений своего мужа, приезжавших к ней со всех концов страны.
***
– Ты не думаешь! Думать нужно всегда. Лучше двигайся медленнее, но постоянно оценивай, что происходит!
Пеликен в очередной раз выбил меч из ее рук. От его удара по щиту левая рука еще гудела. Евгения отшвырнула щит и засучила рукава куртки, но телохранитель сдернул их обратно.
Хален уехал в порт, прослышав, что в Киару завернул, по пути из Теоры-Летт на острова Мата-Хорус, какой-то особенный матакрусский корабль - не то с золотыми парусами, не то с фигурой голой женщины на носу. Товарищи уговорили его съездить посмотреть. Евгения предпочла потренироваться с Пеликеном. Сегодня они впервые сменили деревянные мечи на стальные, да и щиты взяли тяжелые, прочные - не то что плетенки, с которыми тренировались раньше.
Евгения давно уже сшила себе наряд для тренировок. Поверх нижнего льняного платья она надевала длинную юбку из толстой кожи с разрезами и такую же куртку. Кожа предохраняла тело от ударов и не сковывала движений. Стоявший напротив Пеликен был в легкомысленной безрукавке, как и всегда: свою форму он надевал только во время дежурства. Это злило Евгению, поскольку означало, что он не принимает ее всерьез несмотря на то, что от деревянного меча ему досталось уже немало царапин и синяков. Но сталь - другое дело, она тяжелее и точнее. Если Евгения его достанет - царапиной не обойдешься... Пока однако ее атаки ничем не закончились. Он легко отбивался да еще находил возможность шутить.
– Продолжаем. Не бросайся на меня, как леопард на теленка. Следи за руками и корпусом.
Они повторили, потом еще раз и еще.
– Ты дышишь, как старая бабка!
– кричал Пеликен.
– Бабушка, который час? Не пора ли тебе вернуться к вязанию? Попробуй зайти справа. Я открываюсь. Успеешь?
Он умел разозлить ее с полуслова, обращаясь, как с неуклюжей неумехой. Разъярившись, она безоглядно бросалась в атаку и начинала ошибаться, над чем Пеликен тут же смеялся, и Евгения злилась еще сильнее. Кончилось все печально: она заставила его сделать несколько шагов назад и наступить на забытый щит. Пеликен запнулся, и она в последний миг успела отвести меч, всего лишь зацепив его руку. Это была уже не деревяшка - лезвие распороло кожу, и на белый от старости дощатый пол площадки для фехтования закапала кровь. Оказались перерезаны вены над запястьем, те, что проходят прямо под кожей. Евгения с изумлением увидела, как Пеликен побелел и зашатался. Она приобняла его и скорее повела к скамье. Упав на мраморное сиденье, ее телохранитель прислонился к стене и закрыл глаза.