Мир под лунами. Начало будущего
Шрифт:
Ужасно. Совсем не то, что разделывать курицу! Ощипанная, выпотрошенная курица не воспринимается как живое существо, а только что убитый заяц именно так и воспринимается! Я отложила нож, отвернулась, борясь с тошнотой. Нет, невозможно! Тот же голос шепнул: вспомни-ка, в "Таинственном острове" колонисты питаются охотой, убивают животных, потрошат их и не перестают быть порядочными людьми!
Да какого черта! Я нахожусь в прошлом! Здесь зайцев как в моем времени тараканов! Схватив нож, я со всей силы воткнула его в грудину зверька и решительно пропилила кость и брюхо до анального отверстия. Кстати, это была самка. И зря я пилила так глубоко, потому что разрезать кишки вовсе не следовало.
В следующий раз было легче.
Чаще всего зайцы выходили на поляну в сумерках, это я давно знала. Неизвестно, что их сюда манило,
И тут же вспомнилось, что время-то допотопное, мегафауна еще жива. Сегодня волки - завтра львы. Я перестала стрелять зайцев. Лучше дождаться лета, тогда можно будет закапывать останки глубоко в землю, чтобы даже волчье обоняние осталось ни с чем. Но охотничий инстинкт уже проснулся и оказался настолько живуч, что подавить его не было никакой возможности. Если раньше я не спала по ночам от страха, то теперь - из-за трепета, азарта, восторга. Не знаю, что манило лесных обитателей на мою поляну: какие-то особые деревья, свет в окнах, мой запах, - но они приходили каждую ночь, заставляя меня изнывать от тоски, не имеющей ничего общего с печалью. Я хотела их убить! Столешницу пришлось перевернуть - внешняя поверхность пришла в полную негодность. Как одержимая, я метала и метала в нее ножи, топор, стрелы.
Время шло медленно. Февраль замер на месте. Каждый день пробегает стремительно, опомниться не успеваю, а оглянусь назад - всего четыре, пять, шесть дней прошло.
Ночь с восьмого на девятое февраля я запомнила надолго. Она была очень тихая, морозная. В небе сверкали звезды. С поляны я видела лишь его часть и не узнавала созвездий. Ветер стих, мороз крепчал, оконные стекла вдоль рам покрылись белыми узорами. Выйдя за дверь, я долго стояла, вдыхая сладкий воздух. Невозможно оторвать глаз от неба! Таких огромных, сверкающих звезд больше нет нигде. Легко поверить, что они - не далекие космические тела, а приклеенные к небесной тверди драгоценные камни. Мороз обжигал горло, словно я хлебнула водки, голова кружилась, звезды приближались, подмигивали, звенели. Вместе с ними я возносилась ввысь, летела - и казалось, тихий черный лес остался подо мною, так что видны стали отдельные могучие деревья-великаны, холмы и низины, белый зигзаг замерзшей речушки...
Черная, чернее неба тень прочертила дугу среди звезд - сова пролетела над поляной в поисках добычи. Я вздрогнула, оторвала взгляд от бриллиантов. Рука моя, придерживающая дверь, совсем закоченела. С трудом я заставила себя вернуться в дом, чтобы умыться и лечь в постель. Только легла - и тишину ночи прорезал волчий вой. Высокий ровный чистый звук раздался будто бы из-под самого окна. Я вскочила, прижалась лицом к ледяному стеклу. Из-под тени дуба выступило черное пятно. Потом я заметила еще два. Чем дольше я на них смотрела, тем отчетливее волки выделялись из темноты ночи: черные, с острыми ушами и пушистыми хвостами, они выли под деревьями. Вовсе не на луну - морды были повернуты в другую сторону. Мне не было страшно. Я спокойно завернулась в одеяло и заснула под волчью песнь.
На следующий день я проснулась с желанием уйти отсюда.
Не знаю, что это было. Зов ли имруру, работа гормонов, обманный призыв измученной психики? Я лишь понимала, что оставаться в охотничьем доме долее не нужно.
Это безумие. Я прекрасно это осознавала. Понимала, что нужно сидеть ровно, есть консервы, читать книги, ждать Теривага. Но прежде незнакомый, только что проснувшийся охотник во мне твердил: пора, пора, надо идти!
Нет, я не сдвинулась с места. Раздвоение личности - не причина все бросать и бежать. Тот же здравый смысл, что велел разделать зайца, теперь напоминал: у меня нет опыта и сил для жизни в лесу. Чтобы успокоить совесть, я проложила по картам путь до следующего тумана. До него было сто двадцать шесть километров по прямой. Последний космоснимок был сделан восемьдесят лет назад. По нему тарелка составила маршрут длиной двести пятьдесят три километра. На пути разливались озера, его пересекали реки и овраги. Восемьдесят лет - большой срок; озера успели высохнуть, возникли новые водоемы, речные русла сместились. У меня в запасе четыре месяца. Много? Отнюдь. На пути - морозы, хищники, простуда, голод.
Лишь пятнадцатого февраля я задала себе вопрос: зачем? Зачем мне идти к туману? За смертью? За безумием? Чтобы прыгнуть в незнакомый мир? Здесь у меня есть друзья. Это моя земля, мои звери, мои люди! Для чего мне туман?.. Почему Териваг вообще заговорил о нем тогда? Если здесаь что-то случится, сказал он. Что он имел в виду? Наверное, опасался, что меня увидит кто-то из обитателей Морского дома. Или не доверял себе, подозревал, что Бероэс найдет способ вытащить из него правду...
Все это время я отдавала себе отчет, что в сложившейся ситуации неправы именно великий Анту и Териваг. Женщина из будущего стоит дороже Аэля, который уже - прошлое. Скрывать ее - глупость и преступление против всех земных нанья, детей солнца. Объединившись, великий Амелу и великий Бероэс могли бы в обмен на меня получить от Эркоя что-нибудь нужное! Неужели только мне это кажется очевидным? Неужели нанья действительно не видят своей выгоды?! Но Бероэс-то видит, раз не постеснялся шантажировать отца...
И все же как легкомысленны нанья, когда дело касается лулу! "Иди к туману, - сказал он мне.
– Я буду ждать тебя там". Представлял ли он, что предлагает? Мне, слабой женщине, пройти двести километров по весеннему дикому лесу!.. Это ведь не на катере за пять минут долететь! Кем он меня считает, вторым Аэлем?
Во мне росла обида. Глупо обижаться задним числом, но я ничего не могла с собой поделать. И беспокойство становилось сильнее с каждым новым днем. Одиночество вернулось и находилось рядом неотступно. Я почти перестала спать по ночам: оно сидело рядом, вздыхало в окно на едва видный за густыми ветвями месяц. Оно стучало морзянкой с чердака, выстреливало из огня раскаленными угольками, вылетало за дверь и звало меня волчьим воем. Везде я видела его: умное, коварное создание, зовущее меня куда-то. Что бы я ни делала, о чем бы ни думала, оно ходило по пятам и шептало: "Рискни, иди, вперед!" В редкие минуты просветления мне становилось жаль себя: я понимала, что, если Териваг вернется поздно, он найдет безумную женщину, которая, быть может, даже не узнает его. Я превращалась в Айртона куда быстрее, чем сам Айртон. Мой таинственный остров оказался сильнее меня.
Время тоже ощущалось, как живое существо. Да и не может быть по-другому для человека, с которым оно сыграло такую злую шутку! Прежде я не понимала, что имеют в виду физики, называя время четвертым измерением. Теперь же оно стало для меня первым. Пространство вокруг не менялось; лес, дом и я сама перемещались лишь во времени. Оно дышало снегопадами, играло солнцем и луной, питалось моим страхом. Это оно отняло все, что я имела, и теперь на пару с одиночеством манило еще раз шагнуть в ту же пропасть. Но нет, я не поддамся вам! Я замру на месте и простою так до того дня, когда Териваг вернется, чтобы забрать меня от вас!
"А если он не вернется?" - шептали они.
Если б я верила в бога, то молилась бы денно и нощно. Однако нанья бога не знают, значит, его не существует. Мне оставалось лишь проживать день за днем, ночь за ночью, пытаясь сохранить остатки рассудка. И время, притворяясь смирившимся, нехотя приближало весну.
8.
Зима оказалась мягче, чем можно было ожидать. Все-таки субтропики. Сильные, за тридцать градусов морозы длились всего несколько дней. Снега навалило мне по пояс - не так уж и много, в русской тайге куда больше выпадает. Уже с середины февраля солнце начало припекать. Днем капало с крыши и снег оседал вдоль тропинок. Ночью подмораживало, так что утром я безбоязненно ходила по толстому насту, но уже к обеду он начинал проваливаться, и на краю крыши опять росли сосульки. Первого марта я по сугробам забралась туда с лопатой и скинула всю накопившуюся за зиму гору снега.