Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке

Даймонд Джаред

Мы продолжали высматривать другие лодки. Близко не было ни одной, только вдалеке несколько парусов двигались в сторону Новой Гвинеи. Примерно в 5:30, за час до заката, мы заметили три маленькие парусные лодки, которые вроде бы должны были проплыть мимо нас, хотя и неблизко. Один из пассажиров нашел палку, привязал к ней рубашку, встал на корпус каноэ и принялся размахивать своим подобием флага, чтобы привлечь внимание. Человек с Серама предложил мне снять свою голубую рубашку; Малик привязал ее к другой палке и тоже влез на каноэ. Все мы кричали: “Толонг!” — по-индонезийски “Помогите!”, но мы были слишком далеко от лодок, чтобы нас могли услышать.

Я все еще стоял на погрузившемся под воду моторе рядом с кормой. Он по крайней мере давал надежную опору моим ногам, в то время как остальные семеро, к которым теперь присоединился и Малик,

сидели или стояли на скользком округлом корпусе передо мной, и держаться им было не за что. Однако я знал, что не смогу простоять в таком неудобном положении всю ночь, потому что мою ногу уже начала сводить судорога. Я крикнул Малику, спрашивая его, не окажусь ли я в более надежном положении, если усядусь на корпус с ними вместе, и он ответил: да. Чтобы добраться с кормы к носу, мне нужно было преодолеть всю длину каноэ — пройти по ненадежному, качающемуся корпусу. Я влез с мотора на каноэ, встал и попробовал пройти вперед. Я тут же свалился в воду, но сумел вскарабкаться на корпус и в конце концов занял место позади рыбака-китайца и уселся на каноэ верхом. Тут тоже были свои неудобства: ни руками, ни ногами я ни за что не мог держаться, и мне приходилось все время менять положение тела на качающемся корпусе; я несколько раз падал в воду, и мне приходилось карабкаться обратно. Скоро я начал дрожать: теперь мое тело было все на воздухе, а не в теплой морской воде. Риск замерзнуть в тропиках представлялся иронией судьбы: будь я сухим, мне было бы жарко, но меня постоянно окатывали волны, и на ветру было холодно. Однако моя голова возвышалась над водой, и ногу перестало сводить, так что я решил, что смогу в новой позиции продержаться дольше, чем стоя на моторе.

Когда солнце заметно опустилось к горизонту, двое членов команды взяли два из трех имевшихся спасательных кругов и поплыли в сторону острова, откуда мы отправились; он был в нескольких милях. Они пообещали прислать помощь. Было все еще неясно, двигаются ли три парусные лодки в отдалении прочь от нас, так что ни услышать, ни увидеть нас не смогут, или все же какая-то приближается. Оставшиеся на перевернутом каноэ посматривали на солнце, гадая, сколько минут осталось до заката и будем ли мы видны на фоне сияющего неба. Кроме парусных лодок, мы заметили моторный катер и еще какое-то судно, но они были очень далеко.

Теперь начало казаться, что парус ближайшей лодки увеличивается. Лодку стало видно лучше, значит, и нас увидели. Оказавшись ярдах в ста от нас, сидевший в ней единственный человек спустил парус и принялся грести. Мы увидели, что лодка совсем маленькая, футов 10 в длину, и с очень низкой осадкой: высота надводного борта составляла всего шесть дюймов. Как только лодка оказалась рядом с нашим каноэ, те двое, что были ближе всего, — человек с Амбона, не умевший плавать, и яванец — без всяких обсуждений прыгнули в нее. Больше лодочка никого вместить не могла, и ее хозяин погреб в сторону. В это время стало ясно, что вторая из парусных лодок идет в нашу сторону; там тоже спустили парус в 100 ярдах от нас. Эта лодка была больше первой, в ней сидели двое. Они подгребли к нам и на этот раз возникли споры — и между командой лодки и нами, и у нас между собой, — сколько человек может забрать вторая лодка и кто это будет. Сначала хозяева лодки предложили взять двоих, поскольку беспокоились насчет низкой осадки лодки и риска, что ее зальет, однако в конце концов они все-таки согласились взять четверых из пяти, оставшихся на перевернутом каноэ. Между собой мы решили, что остаться должен третий член команды, у которого был спасательный круг.

Когда я влез в парусную лодку, Малик спросил меня, где мой паспорт. Я ответил, что он в моем желтом рюкзаке, все еще, возможно, остающемся под перевернутым каноэ. Человек с Серама, который уже несколько раз подныривал под корпус, чтобы достать спасательные круги, нырнул снова, нашел мой желтый рюкзак и вручил его мне. Парусная лодка с шестью людьми на борту отчалила: ее хозяева сидели один на носу, другой — на корме, а между ними рыбак-китаец, я, Малик и серамец. Я иногда посматривал на часы, которые, к моему изумлению, все еще шли, несмотря на пребывание в воде. Было 6:15 — 15 минут до заката. Мы провели на своем перевернувшемся каноэ два часа.

Скоро стемнело. Наши спасители гребли к ближайшему острову, которым оказался тот самый, откуда мы днем отправились в путь. Парусная лодка сидела в воде очень низко, и находившийся на корме ее хозяин все время вычерпывал воду. Я подумал о том, что это маленькое перегруженное суденышко тоже может перевернуться, но теперь, похоже, опасность нам не грозила. Я не испытывал облегчения или каких-то сильных чувств: все это просто происходило со мной как с бесчувственным наблюдателем.

По пути мы услышали голоса откуда-то слева. Я предположил, что это могут быть те двое членов команды нашего каноэ, которые поплыли к берегу на спасательных кругах, но один из моих спутников, лучше понимавший по-индонезийски, сказал, что кричали трое в первой пришедшей на помощь лодке; она набрала слишком много воды из-за того, что была перегружена, и шла ко дну. Высота надводного борта нашей собственной лодки была слишком мала, чтобы мы могли взять на борт еще кого-то. Один из ее хозяев что-то крикнул терпящим бедствие, и наша лодка двинулась дальше, оставив их на произвол судьбы.

Не знаю, сколько времени потребовалось, чтобы вернуться на остров: возможно, час. Когда мы приблизились, стали видны большие волны, заливающие пляж, и разведенный на берегу костер; мы стали гадать, что он может означать. Я слышал разговор по-индонезийски между рыбаком-китайцем и сидевшим на носу хозяином лодки; часто повторялись слова “емпат пулу рибу”, означающие “сорок тысяч”. Китаец, которому удалось выудить из-под нашего перевернутого каноэ свою маленькую сумку, открыл ее, вынул деньги и передал гребцу. Тогда я предположил, что гребцы устали и собираются высадить нас на пляже у костра, а китаец предлагает ему 40,000 индонезийских рупий, чтобы нас отвезли к главному причалу острова. Однако потом Малик сообщил мне, что на самом деле гребец сказал следующее: “Если вы сейчас не заплатите мне по 10,000 рупий [примерно 5 долларов] за каждого из вас четверых, я отвезу вас обратно к вашему перевернутому каноэ и там оставлю”.

Наши спасители обогнули мыс и направили лодку в защищенную бухту, где на берегу горели костры. Позади нас »раздалось тарахтение мотора, и мы увидели медленно приближающийся ярко освещенный катер. Наша лодка остановилась на мелком месте, и мы с Маликом, рыбак-китаец и человек с Серама прошлепали по воде и влезли в катер, который, по странному совпадению, оказался принадлежащим семье рыбака-китайца. Катер вышел на ловлю рыбы, обнаружил двоих членов команды, уплывших на спасательных кругах, подобрал их, нашел перевернувшееся каноэ и выловил наш все еще плавающий рядом багаж (включая мои чемоданы); вещей Малика они не обнаружили. Мы остались на катере, который медленно двинулся к Новой Гвинее. Мы рассказали мотористу о троих пассажирах перевернувшейся лодки, пришедшей нам на помощь, крики которых мы слышали. Впрочем, когда мы приблизились примерно к тому месту, где мы их видели, катер не изменил курс. Малик потом передал мне объяснение хозяев катера: они сочли, что терпящие бедствие к тому времени добрались до берега.

До побережья Новой Гвинеи мы добрались примерно за полтора часа. Поскольку у меня не было рубашки, я дрожал. Когда около 10 часов мы причалили, оказалось, что нас ожидает большая толпа: новость о нашем несчастье каким-то образом опередила нас. Мое внимание сразу же привлекла маленькая пожилая женщина, судя по внешности, яванка. Я в жизни не встречал на лице человека, если не считать киноактеров, такого предельного выражения эмоций. Женщина была полна горя, страха, неверия в то, что ужасное событие совершилось, и полного изнеможения. Женщина вышла из толпы и принялась расспрашивать нас. Как выяснилось, это была мать того яванца, который плыл на перевернувшейся лодке.

Следующий день я провел в маленькой гостинице, смывая соленую воду с содержимого моих чемоданов. Хотя многое: бинокль, магнитофон, альтиметры, книги, спальный мешок — было испорчено и не подлежало ремонту, одежду мне удалось спасти. Малик лишился всего, что у него с собой было. По местным традициям мы не могли предъявить претензий команде каноэ, чья небрежность привела к крушению.

Вечером около шести часов я поднялся на крышу соседнего здания, чтобы определить, как быстро темнеет после захода солнца. Вблизи экватора темнота наступает гораздо быстрее, чем в умеренных широтах, потому что солнце садится вертикально, а не под углом к горизонту. В 6:15 — время, когда нас спасли накануне, — солнце уже коснулось горизонта, и его свет начал меркнуть. В 6:30 солнце зашло, и к 6:40 стало слишком темно, чтобы с другой лодки нас и наше перевернутое каноэ могли заметить даже с расстояния всего в несколько сотен ярдов. Мы еле спаслись, нас подобрали в последний момент.