Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Шрифт:
Я должен был понимать, что ни один из этих сценариев со счастливым концом даже отдаленно не соответствует реальности. Однако такое понимание не заставило меня отказаться от своего проекта. Мне все еще казалось самым вероятным, что мы просто не встретимся ни с какими кочевниками, потому что с воздуха не заметили ни одной хижины, а мой предыдущий опыт говорил, что живущие в предгорьях охотники-собиратели обычно не забираются на вершины гор. Так или иначе, когда я наконец вернулся на Новую Гвинею на следующий год, чтобы заняться намеченным исследованием пика, у меня так и не было плана, который наверняка сработал бы, встреться мы с кочевниками.
Наконец настал день начала экспедиции. Я собрал четверых своих друзей-новогвинейцев с Нагорья, расположенного в нескольких сотнях миль; у нас было около четверти тонны груза, и я нанял маленький самолет, который
С последним рейсом полетел я; мы также захватили остатки припасов. Во время полета я внимательно смотрел вниз, высматривая какие-либо признаки человеческого присутствия. Примерно в десяти милях от деревни со взлетно-посадочной полосой и в 27 милях от пика у небольшой реки стояла еще одна деревня, а чуть дальше я заметил две хижины, вероятно, принадлежавшие кочевникам; однако они находились в низине, далеко от предгорий кряжа. Как только мы достигли горной местности, никаких следов человека видно не стало: ни хижин, ни огородов, ничего. На Новой Гвинее расстояние в 27 миль, отделявшее наш лагерь от ближайшего человеческого жилья, было все равно что целый океан — если оценивать вероятность появления нежеланных посетителей. Может быть, нам везет, может быть, эти горы в самом деле необитаемы и здесь совсем не бывает людей...
Вертолет сделал круг над намеченным местом лагеря, я видел четырех своих спутников, которые махали нам руками. Прогалина оказалась маленьким оврагом с крутыми склонами, образовавшимся в результате оползня, вызванного одним из часто случающихся в этих местах землетрясений; в результате дно оврага было покрыто землей без всякой растительности — идеально для посадки вертолета. За исключением этой площадки и дальнего большого оползня, который я изначально намечал для лагеря, все вокруг было покрыто лесом. Разгрузив привезенное, я попросил пилота облететь пик, чтобы я мог прикинуть, где проложить тропу. От нашего оврага к пику тянулся хребет, не настолько крутой, чтобы при подъеме возникли проблемы. Сам пик был очень обрывист, и последние 200 футов карабкаться было бы трудно. Однако по-прежнему нигде не было видно людей, хижин или огородов. Потом вертолет высадил меня в лагере и улетел; с пилотом мы условились, что он заберет нас через 19 дней.
Это было для нас настоящим испытанием: судя по тому, что мы видели, нам было бы совершенно невозможно самостоятельно вернуться к взлетно-посадочной полосе, отстоящей на 37 миль. Хотя я привез с собой маленькую радиостанцию, в этой гористой местности было невозможно получить или послать сообщение с расстояния в 150 миль, на котором находилась вертолетная база. В качестве предосторожности на случай какого-то несчастья или болезни, требующих немедленной эвакуации, я договорился, чтобы маленький самолет, совершавший регулярные рейсы неподалеку от нашего лагеря, немного отклонялся от курса и пролетал над нами каждые пять дней. Мы могли связаться с пилотом по радио и сообщить, что у нас все в порядке, а еще договорились, что в случае чрезвычайной ситуации выложим на оползень ярко-красный надувной матрас.
Весь второй день мы провели, обустраивая лагерь. Самым приятным открытием было то, что следов людей мы так и не обнаружили: если кочевники и были встревожены полетами вертолета и решили выследить нас, пока такого не произошло. Вокруг нашего оврага летали крупные птицы, которых не пугало наше присутствие на расстоянии нескольких десятков ярдов. Это свидетельствовало о том, что они не привыкли бояться людей, а значит, кочевники в этой местности не бывали.
На третий день я наконец был готов забраться на пик следом за моими новогвинейскими друзьями Гумини и Пайей, которые прокладывали тропу. Сначала мы поднялись на 500 футов от нашего оврага вдоль хребта, где росла трава, кустарник и низкие деревья, появившиеся, как я решил, на месте давнего оползня. Двигаясь вдоль хребта, мы вскоре вошли в лес; подниматься тут было легко. Наблюдать за птицами было очень интересно: стали видны и слышны представители горных видов, включая редких и мало изученных крапивниковых и медососов. Когда мы наконец добрались до вершины пика, она действительно оказалась очень крутой, какой и виделась с воздуха. Однако нам удалось вскарабкаться на нее, хватаясь за корни деревьев. На вершине я заметил белозобого пестрого голубя и двухцветного питоху, представителей двух горных видов, отсутствующих на равнине. Кряж был определенно достаточно высок, чтобы здесь могли жить несколько особей каждого вида. Однако некоторых горных птиц, распространенных в других районах Новой Гвинеи, я не обнаружил; возможно, площади этой горы было мало для существования заметной популяции. Я отослал Пайю обратно в лагерь, а мы с Гумини медленно двинулись по тропе, высматривая птиц.
Я испытывал облегчение и радость. Пока что все шло хорошо. Трудностей, которых я боялся, не возникло. Нам удалось найти в лесу посадочную площадку для вертолета, оборудовать удобный лагерь и проложить короткую тропу к вершине пика. Лучше всего было то, что мы не наткнулись на следы пребывания здесь кочевников. Остающихся 17 дней будет вполне достаточно, чтобы определить, какие виды горных птиц тут годятся, а какие — нет. Мы с Гумини в прекрасном настроении спустились по вновь проложенной тропе и вышли из леса На маленькую открытую полянку, которую я счел следами давнего оползня.
Неожиданно Гумини остановился, наклонился и стал Присматриваться к чему-то на земле. Когда я спросил, что такого интересного он нашел, он просто ответил:
— Посмотри. — Он показывал всего лишь на маленький стебель или росток с листьями футов двух в высоту.
— Это просто молодое деревце. Видишь, на этой полянке таких много. Что в этом особенного? — сказал я.
— Нет, это не просто молодое деревце, — ответил Гумини. — Это ветка, воткнутая в землю.
— Почему ты так думаешь? — возразил я. — Это же стебель, выросший из земли.
В ответ Гумини ухватил стебель и дернул. Стебель легко вышел из земли — не потребовалось никакого усилия, не пришлось вырывать корни. Когда Гумини поднял свою добычу в воздух, мы увидели, что корней ветка и не имеет, нижний конец был обломлен чисто. Я подумал, что рывок Гумини мог оборвать корни, но он взрыл землю вокруг дырки, оставшейся в земле, и показал мне, что оборванных корней там нет. Таким образом, это, похоже, была ветка, воткнутая в землю, как Гумини и утверждал. Как она туда попала?
Мы оба огляделись; вокруг росли молодые деревья высотой футов в 15.
— Должно быть, с одного из деревьев обломилась ветка, упала и воткнулась в землю, — предположил я.
— Если бы ветка обломилась и упала, — возразил Гумини, — мало вероятно, что она упала бы обломленным концом вниз, а листьями вверх. И это легкая ветка, недостаточно тяжелая для того, чтобы уйти в землю на несколько дюймов. Мне кажется, что кто-то отломил ее и воткнул в землю листьями вверх как знак.
Я ощутил одновременно озноб и жар, подумав о Робинзоне Крузо, неожиданно обнаружившем на берегу острова, который он считал необитаемым, отпечаток босой человеческой ноги. Мы с Гумини сели на землю и внимательно оглядели участок земли вокруг ветки. Мы просидели там около часа, обсуждая различные возможности. Если какой-то человек действительно оставил знак, то почему нет никаких других признаков человеческой деятельности — только одна эта обломленная ветка? Если ветку воткнул человек, то как давно он это сделал? Наверняка не сегодня — листья уже слегка завяли. Но и не очень давно — листья не пожелтели и не высохли. Действительно ли эта лужайка — заросший оползень, как я предположил? Может быть, это старый заброшенный огород? Я не мог поверить, что какой-то кочевник несколько дней назад пришел сюда от хижины, находящейся в 27 милях вниз по склону, отломил и воткнул ветку и ушел, не оставив никаких других следов. Гумини продолжал настаивать, что обломившаяся ветка не могла упасть и воткнуться в землю вертикально, как ее воткнул бы человек.