Мир Приключений 1955 г. №1
Шрифт:
— Опомнись, доченька… — сказал Верещага.
Заренка вскипела, слезы пропали:
— Коли так, я за ним побегу, найду его и с ним ещё дальше уйду!
Ох уж вы, детушки! Малы вы — и заботы малые. Подросли — и заботы выросли. Не знает Верещага, что делать с дочерью — не то сердиться, не то ласкать. Подумал он, что пора бы девушку отдать замуж, но ничего не сказал, только покачал головой и пошел из избы.
Под могилу убитого нурманнского ярла Гольдульфа Город отвел место часах в двух хода от городского тына. Хорошее место,
Носилки с Гольдульфом везли четверо коротко остриженных рабов с железными ошейниками, одетых в грязные льняные кафтаны. И ещё пятерых рабов, связанных сыромятными ремнями, нурманны гнали с собой.
Они двигались воинским строем, кабаньей головой. В первом ряду двое, за ними трое, потом четверо. В каждом ряду прибавлялся один боец — до десятка. Потом строй убавлялся по одному человеку и заканчивался, как впереди, двумя бойцами.
Посторонних не было никого. Нурманны не любят, чтоб на их похоронные обряды смотрели чужие.
Новгородские старшины сдержали слово. Березовые, сосновые и еловые стволы, очищенные от сучьев, были сложены костром. Он возвышался, как холм, на три человеческих роста и шагов на сорок в окружности. Для подтопки были готовы колотая щепа и береста.
Все нурманны, кто находился в то время в Новгороде, пришли на похороны ярла Гольдульфа. Собралось до полутора сотен. Они встали перед костром полукругом.
Друг и торговый товарищ Гольдульфа ярл Агмунд, владетель фиорда Хуммербакон, сбросил с носилок покрывало и посадил мертвеца, чтобы он видел всех и его видели все.
Владетель фиорда Сноттегамн ярл Свибрагер, славившийся как скальд, певец — хранитель преданий, протянул руки к Гольдульфу и запел:
— Дети Вотана, слушайте песнь, слушайте слова, Вотан с нами!.. Сильные Норны и воля Вотана измерили меру нам и дней и часов. Избегнуть судьбины никто не старайся, урочное время нам только дано…
Скальд умолчал о битвах, в которых участвовал Гольдульф, о добыче, которую он захватывал, о богатстве, скопленном мечом и торговлей. Что во всём этом, когда Вотан отказал Гольдульфу в достойной смерти, не дал ему лечь в сражении! Свибрагер не мог воспеть смерть Гольдульфа и, напоминая холодному трупу о непреложности судьбы, которой боятся даже боги, он утешал ярла, убитого кулаком новгородского простолюдина:
— Тайны не скрою от храброго мужа, что пользы не будет бороться с судьбою.
Перед носилками поставили на колени связанного раба, молодого, светловолосого, сильного. Свибрагер вцепился в короткие волосы раба, поднял его опущенную голову и закричал:
— Смотри, могущественный Гольдульф! Вот твой убийца! Вот русский Одинец! Насладись его кровью!
Свибрагер проткнул острым толстым мечом шею нареченного Одинца. Кровь хлынула на труп.
Гольдульф бесстрастно смотрел тусклыми мертвыми глазами на ярла-скальда, который зарезал с теми же словами и второго раба.
Но Агмунд,
— Гольдульф принял жертвы и узнал убийцу! Смотрите, рана на голове ярла сделалась влажной!
Кровью трех последних рабов окропили костер, чтобы она поднялась в Валгаллу с Гольдульфом. Великий Вотан любит запах человеческой крови. Гольдульфа на черном суконном плаще подняли на костер. Рядом с ярлом положили его оружие, в ногах — тела зарезанных рабов.
Снизу побежали огоньки и взвились наверх в черном и сером дыме. Солнышко заслонилось от нурманнов густым дымным облаком.
Дерево шипело и трещало и вдруг разом вспыхнуло. Так яро забушевал желто-красный огонь, так принялся палить, что нурманны прикрыли лица и отступили от костра.
…Огонь допылал, костер рассыпался пеплом. Нурманны дружно взялись за работу и набросали высокий, крутой холм. В нем навечно, до конца мира, должен сохраняться пепел сожженных тел.
День пошел на вторую половину, небо опустело от птиц. В воздухе на легких паутинах плыли по своим невидимым дорожкам легонькие, маленькие паучки. Нурманны шли вразброд и глядели на город.
Хороший город. Ни у самих нурманнов, ни у свеев, ни у датчан, фризонов, валландцев, саксов, бриттов и англов нет таких городов. Между собой нурманны называют русскую страну богатой Гардарикой, страной городов.
Через этот город идет торговая дорога к грекам. Тот, кто завладеет им, будет господином дороги.
Одинец уже третий день сидел на лесной поляне под двумя сросшимися соснами. Не хуже, чем цепь прикованного к столбу дворового медведя, держала парня рана в бедре. Он не мог ступить на ногу. Бедро раздулось, и там, где застряло железо от нурманнской стрелы, поднялась шишка величиной с кулак.
Он не был голоден. Ему удалось сбить ещё одного борового петуха-глухаря, но он и первого не доел.
Последнюю ночь рана не дала спать. Он истомился, пожелтел, ослабел. Зато шишка вздулась острием и на ощупь сделалась мягче.
Одинец наточил нож об огниво, направил на поле кожаного кафтана. Попробовал ногтем — остёр.
Он уселся поудобнее, нацелился и разрезал нарыв вдоль. Разрезал — и белого света не взвидел. В глазах стало темно, и не будь за его спиной сосны, он повалился бы навзничь.
Опомнившись, он обеими руками надавил. Из раны ещё сильнее хлынуло, боль стала ещё злее. Он стиснул зубы. Не чувствуя, как по лбу потек пот, он залез пальцами в рану, достал до железа, впился ногтями и потянул.
Точно живую кость сам из себя тащил. От боли и от злости он завыл, но тащил:
— Врешь! Я тебя дойду!..
И железо — в руке. Сразу сделалось легко, и боли почти нет. Он промыл рану холодной водой. Как хорошо!..
Ему так захотелось есть, будто бы он век ничего не ел. Он доел остатки первого глухаря, прикончил второго. Сгрыз все кости, запивая водой из туеска.