Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
— Только кому захочется нас с тобой звать на плов? — продолжал разговаривать Джан Мамад. — Кому нужен старый, одинокий бродяга? — Он залился смехом. — А тебя в приличное общество и пускать нельзя. Ведь ты никак не научишься сидеть, поджав ноги. Вот и сегодня у домоправителя варился плов, а он нам даже вчерашней лепешки не вынес. И тебе вместо пшеничной соломы ячменную подсунул. Ха-ха-ха!
Слониха разметала ворох соломы, но не ела ее.
— Ох, Ситора… — протяжно вздохнул Джан Мамад после продолжительного молчания. — Хоть ты и большая и сильная, а человек сильнее тебя. Большой человек — он и богат и силен… Только ты не бойся, я никому тебя в обиду не
Слониха прислушивалась к ночным шорохам и резким крикам стрижей, носившихся в лунном свете. Она боялась всяких птиц и больше всего — голубей. Она тревожно хлопала ушами или прижимала их с шурша-ньем обветшалых листов картона.
— Вот возьми, к примеру, у нас в горах Рауф-бая, — снова заговорил Джан Мамад. — Маленький, сморщенный, головка с журавлиное яйцо. Кажется, нажми на него слегка кулаком — и выдавишь из скорлупы желток. А силен был этот бай! Большой человек… Чтобы сгореть ему в могиле!.. Приписал какие-то долги моему покойному деду и отнял у меня пашню, что оставил отец. Отец сам на ту скалу землю наносил. Издалека носил. На своей спине. Скала высокая — туда и ослу не взобраться… И две шелковицы Рауф-бай отнял. Еще дед их посадил. Высокие шелковицы… И мой дом отнял, что я по камешкам складывал… Да, большой он человек! Большой и сильный… А я тогда собирался жениться. Вот этот ковер к свадьбе купил. — Он хлопнул ладонью по коврику. — Так и не женился. Некуда было жену привести. Понимаешь, Ситора, дома не стало. Ну, понимаешь, как сейчас у тебя…
Джан Мамад умолк, а потом протяжно затянул песню хриплым, грудным голосом:
Эй, караваншик, не спеши, Ушел покой моей души. Ушел покой за другом вслед…Но тут он оборвал песню. От приступа лихорадки ему начало сводить челюсти.
— Ох, Ситора, худо мне… — пробормотал он, скрежеща зубами. — Ох, Ситора!..
Джан Мамада начал пробирать сильный озноб. Он уронил чилим, вытащил из-под головы халат и укутался в него. Он впадал в, беспамятство.
Слониха дотянулась хоботом до валявшихся в стороне розог, присланных днем домоправителем, и стала трепать пучок, выдергивая из него ветви карагача. Она жевала жесткие прутья, раскачиваясь всем телом.
Легкий порыв ветра раздул красные угольки, выпавшие из опрокинутого чилима. Угольки разгорались, а затем померкли, покрылись пеплом.
Слониха стала втягивать в себя доносившийся из глубины сада запах спелых абрикосов, сделала шаг вперед, но дальше ее не пускала цепь. Она приподняла заднюю ногу, но цепь не сползала с ноги. Тогда она сделала еще шаг. Кол наклонился и со скрипом выполз из, земли.
Ситора пошла по аллее, волоча за собой вывороченный кол. Она принюхивалась, как бы ощупывая хоботом воздух, и остановилась возле высокого абрикосового дерева, навесившего густую листву над водоемом.
Ситора стала собирать с земли опавшие абрикосы. Она неторопливо съела их и затем занялась плодами на дереве, до которых могла дотянуться хоботом. Незрелые абрикосы ока срывала вместе с ветвями и листьями.
Дерево уже все было обобрано снизу, но слониха еще не утолила голода после долгого трудового дня. Она лбом нажала на ствол, чтобы повалить дерево, но дерево устояло. Тогда Ситора
Рано утром городской голова в сопровождении домоправителя и слуг вышел в сад поглядеть на выкорчевку пней. Аллея привела его к водоему. Он увидел поваленное под корень дерево, а рядом с ним слониху, стоявшую по брюхо в воде. Сытая слониха обливала себе бока илистыми струями. Завидя городского голову, она закинула хобот на лоб и, подставляя его желтоватым лучам солнца, восторженно затрубила.
— Чтоб ей помереть молодой! — вскричал городской голова. — Это лучшее дерево моего сада!
Он наклонился, желая поднять кусок алебастра, отколовшегося от облицовки водоема. Но домоправитель опередил его, подхватил этот обломок и услужливо подал городскому голове.
— Бездельник! — заорал на него городской голова. — Ты только и знаешь, что себе брюхо набивать, а за садом вовсе не присматриваешь! Хозяйское добро — тебе зло!
Он размахнулся обломком алебастра и запустил его в голову слонихи.
Ситора прижала уши, погрузила хобот в воду и затем, взметнув им, стремительно выплеснула струю. Вода обрушилась на городского голову, сбив с него каракулевую шапку.
Все отпрянули назад, кроме городского головы, который застыл на месте намогильным камнем. По его чесучовому халату расплылись рыжие разводы ила.
— В полицию! В полицию! — завопил он наконец, придя в себя. — Где Джан Мамад?
Домоправитель, подобрав с земли шапку господина и наспех вытирая рукавом каракуль, подскочил к нему.
— Чтоб тебе помереть в расцвете сил! — продолжал кричать городской голова. — Где ее поводырь, я спрашиваю?
Домоправитель кинулся по аллее.
— Погоди! — остановил его городской голова. — Пусть он сначала выведет эту скотину из сада, пока она другие деревья не повалила!
Однако городской голова не послал в полицию Джан Мамада, так как опасался оставить слониху без присмотра: ведь если бы ей захотелось вернуться назад в город никто не мог бы ее остановить.
В тот же день он приказал Джан Мамада убираться из Кабула вместе со слонихой Он отправил его на север, через перевалы Гиндукуша, на реку Кундуз, с письмом к тамошнему уездному начальнику.
Городской голова полагал, что слоних; сможет приносить доход, если будетперетас кивать через реку паром с купеческими то варами. К тому же и кормежка ее будет даровая, так как берега этой реки заросли ее новыми чащами камыша.
Река Кундуз всегда всклокочена и постоянно несет рыжую воду, как будто смывает с себя грязь и никак не может ее смыть. Особенно же она бывает грязна во время ливней в горах. Тогда она мчится стремительно и бурливо и часто выходит из берегов.
Однажды в такую пору к реке подошел вьючный обоз каттаганского купца. Купец вез тюки шерсти и торопил Джан Мамада с переправой.
— Повремените, — сказал ему Джан Мамад, глядя на дальние горы, над которыми надувшимися серо-мглистыми парусами распростерлись тучи. — Недавно прошел ливень. Пусть вода схлынет. Тогда и слонихе будет легче.
— Вот тут мы с тобой и не сойдемся, — возразил купец. — Тебе скотину жаль, а мне — мой товар. Сегодня одна цена на шерсть, завтра другая. И мне неохота терпеть убыток из-за твоей жалостливости. На слонах земля вон держится, а что до воды, то она им легче пуха. А не веришь, так пойдем к уездному начальнику: он тебе разъяснит.