Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
Ситора держала хобот перед ним в ожидании сахара. Здесь вода доходила ей чуть выше боков, и она твердо стояла на каменистом дне. Поток, разбивавшийся о каменную гряду, терял здесь силу и, обтекая бока слонихи, пенился не более, чем вода в оросительной канаве.
— Ситора, ох, Ситора! — тихо произнес Джан Мамад, пересаживаясь с головы слонихи на ее шею и поглаживая размягченные водой, порозовевшие складки ее хобота. — Дорого мне приходятся платить тебе за свою жизнь!
Он вынул из кармана два куска промокшего и
Потом поглядел на отмель. Тюки шерсти, как он я полагал, застряли между камнями, прижатые течением к отмели. Некоторые из них, подмываемые водой, шевелились.
Джан Мамад пересчитал глазами тюки. Одного не хватало.
— Ситора, — сказал он испуганно, — нужно найти этот тюк… — Он стал оглядываться по сторонам. — Ты знаешь, что со мной сделает уездный начальник, если мы не выловим его?! Скорей же, Ситора!
Но слониха повернулась к отмели задом и пошла прямо на берег.
Джан Мамад вытащил из-за пазухи платок, выжал из него воду и потом завернул в него последний промокший кусок сахару.
— Ситора! — просительно сказал он, стараясь ногой повернуть ее назад. — Сделай милость, обойдем вокруг отмели.
Однако слониха, ударяя себя хвостом по бедрам, упрямо продолжала идти к берегу, как будто хотела сказать: «Я спасла тебя из воды, а теперь нужно поскорей спасти от купца и уездного начальника».
Она поднялась на крутой пустынный берег, и перед ней открылась широкая пыльная равнина, поросшая пепельно-жесткой травой и колючками. Вдали паслось большое стадо степных антилоп.
Слониха закинула хобот на лоб и пронзительно затрубила, словно приветствовала их.
Джан Мамад с трудом преодолел высокий перевал, где слониха скользила по снегу, превратившемуся на солнце в ледяную кору.
Теперь он спускался с очень крутого склона по тропе, петлявшей среди крупной каменной осыпи.
Далеко внизу виднелась сдавленная горами долина, а за узким пенистым потоком на вершине холма был едва приметен караван-сарай с зубчатыми стенами и круглыми башнями по четырем углам.
Слониха медленно спускалась по тропе, ощупывая хоботом каждый камень и ставя передние ноги на наиболее надежные из них. Задними ногами она осторожно задерживала стремительность спуска, из-под них сыпались камни и с грохотом безудержно катились вниз.
Джан Мамад сидел на шее слонихи, подостлав под себя коврик. У него ломило все тело и горела спина, на которой еще не зажили рубцы. Один из них гноился, и к нему прилипала рубаха.
Всего было тридцать девять ударов розгами. Но он сосчитал только до тридцать пятого. Он не помнил, как его принесли на носилках со двора уездного начальника в камышовый шалаш на берегу реки. Там он отлеживался недели две.
Его кормили случайные путники. Они приходили к переправе
Слониха, предоставленная самой себе, целыми днями паслась в камышах, а по вечерам приходила на водопой и оставалась ночевать возле Джан Мамада. Она каждый раз просовывала в шалаш хобот, чтобы удостовериться: там ли он.
И Джан Мамаду было приятно, когда она после водопоя касалась влажным и прохладным хоботом его разгоряченного лба. Спала слониха на песке у самого шалаша.
Силы позволяли Джан Мамаду держаться за веревку, привязанную к вьючному седлу слонихи, однако спускаться пешком по такой круче ему было невмоготу.
— Ты потише, Ситора! — просил он слониху, когда ее заносило на осыпавшихся камнях. — Худо мне, Ситора. Ох, как худо! Конечно, и тебе нелегко. Но вот уже виден караван-сарай. Там я тебя покормлю, и мы отдохнем. А потом снова в путь. Нельзя нам в каждом караван-сарае останавливаться на ночевку: не хватит денег прокормить тебя до Кабула.
< image l:href="#"/>Джан Мамад пощупал у себя за пазухой тряпичный кошелек, чтобы еще раз проверить, цел ли он. В кошельке хранились мелкие монеты, полученные от купцов за разные услуги.
Уездный начальник не заплатил ему жалованья. Он написал в Кабул городскому голове, что весь доход от парома вместе с жалованьем Джан Мамада пошел на покрытие убытка купцу, у которого тюки шерсти, по ниспосланной милости божьей, задержались возле каменной отмели, но сильно подмокли, потому что пролежали в воде, пока не схлынуло наводнение.
Уездный начальник извинялся еще перед городским головой в выражениях теплоты и сердечности, не подрывавших, однако, и его служебного положения, за то, что должен был отказаться от слона и вернуться к лошадиной тяге. Он объяснял это тем, что слон неповоротлив и требует больших расходов на веревки, которые быстро истлевают в воде. Что же до лошади, то хотя она и может тянуть значительно меньше поклажи, но зато не нуждается в веревках, так как лошадь привязывают к парому ее же собственным хвостом и еще ни разу не было случая, чтобы у нее отрывался хвост.
Спустившись в долину, слониха, по обыкновению, перешла вброд мелкий, но быстро мчавшийся поток, так как не доверяла ни одному мостику, встречавшемуся ей на пути. Она поднялась на холм и сама остановилась у ворот караван-сарая. Хотя ворота и были достаточно высоки, но она могла пройти только без седока. Не дожидаясь приказания Джан Мамада, она легла перед воротами. Обычно, когда ему нужно было спускаться на землю, он легко спрыгивал с ее шеи, несмотря на свои годы. Но сейчас Джан Мамад осторожно спустился сначала на ее правое колено, как на ступеньку, и, прежде чем стать на землю, снял со слонихи коврик, переметную суму с пожитками и вьючное седло.