Мир Приключений 1965 г. №11
Шрифт:
Делая все это, я думал, что Золотницкий написал в своем письме правду о царапинах и о лаке. Но мне казалось смешной попытка вскрыть несгораемый шкаф каким-то допотопным инструментом. Взломщики, или, как их называют, “медвежатники”, действуют куда хитроумней: еще в царское время известный в уголовном мире Паршин вскрывал несгораемые шкафы, как коробки шпрот, особым громоздким орудием и не оставлял после себя никаких следов. Его считают последним “медвежатником”, и в самом деле, после нэпа эта воровская специальность
— Хоть зарежь, не найду! — воскликнул мастер, прерывая мои размышления. — Недавно же давал статью Савватееву… — Вдруг он хлопнул себя рукой по лбу. — Дубовая башка! Да ведь я спрятал ее в зеленую папку! — и быстро пошел в подсобную комнату.
Я услыхал звяканье ключей, похожий на всхлипывание звук открываемой дверцы несгораемого шкафа и снова шелест раскрываемых газет, пришептывание…
Вдруг раскрылась входная дверь, и вошла принесшая мастеру обед его сноха Люба. Розовая, со слегка заиндевевшими бровями, в светло-серой мерлушковой шапочке, она поздоровалась со мной и спросила, где Андрей Яковлевич. Мы вошли в подсобную комнату: старик сидел на диванчике, откинувшись на спинку и закрыв глаза.
— Вам плохо? — встревожилась Люба.
— Нет! — ответил он, медленно раскрывая глаза. — Устал.
— Может быть, отвезти вас домой?
— Не надо, Любаша! — сказал мастер. — Сейчас пройдет. Я ведь за целый день выпил стакан чаю с бубликом.
— Как же вы так? Помните, доктор говорил: вам надо есть понемногу, но часто. А вы?
— Работа, Любаша, работа!
— Вы всегда отвечаете одно и то же. Ну, куда это годится! — воскликнула она. — Я привезла вам обед. А где Михаил?
— У него оркестр репетирует с гастролером. — Старик достал из судка пирожок с мясом и принялся его с аппетитом есть.
Мы вышли в мастерскую. Люба шепотом объяснила, что после долгой работы над приготовляемой к конкурсу скрипкой Андрей Яковлевич стал себя плохо чувствовать и у него бывают приступы стенокардии. Я хотел уйти, но Люба сделала знак, чтоб я подождал, приложила руки к нижнему судку и с досадой сказала:
— Ну вот, суп остыл!
— Что же вы хотите? На дворе крещенские морозы!
— Пока на электрической плитке разогреешь… — начала было она, но старик услыхал ее слова, и до нас донесся его голос:
— Я сам, сам! Поезжай домой, а то Вовка без тебя плохо ест!
— Ох уж мне эти деды и бабки! — проговорила Люба, улыбаясь. — Только что на внука богу не молятся! — и опять шепотом сказала мне: — Не уходите!
Она кивнула головой и легкой походкой вышла из мастерской, оставив после себя запах черемухи.
Золотницкий появился из подсобной комнаты с газетой в руках:
— Вы спрашивали, что я скажу о
Все это напоминало кинематограф: на самом захватывающем месте оборвалась пленка, экран посветлел, в зале зажгли электрические люстры. Потом механик склеил ленту, выключил свет, и картина началась с того места, на котором остановилась.
“Секрет кремонских скрипок”, — прочитал старик заглавие заметки и продолжал: “Ученый Дитмар пришел к выводу, что необычайные свойства скрипок, альтов и виолончелей, сделанных старыми итальянскими мастерами, полностью зависят от лака, которым покрыты”…
Мастер вздохнул, опустил газету и заявил:
— Лак никакого влияния на скрипку не оказывает. Если хотите знать, всего чище, ясней, сильней звучит белая скрипка! — Он открыл стеклянную дверцу шкафа и взял незагрунтованную, непокрытую краской и лаком скрипку, на которой уже были натянуты струны. — Вот-с! Я сушил ее года два, а перед отделкой пробую звук.
Он сыграл несколько гамм. В самом деле, звук был сочный, бархатистый, превосходного тембра.
— Мой “Соловушко”! — Старик поцеловал скрипку.
— А для чего ее покрывают лаком? — спросил я.
— Для того, чтоб она выглядела красавицей, чтоб пот от рук скрипача, изменение температуры и влажности воздуха не повредили дерево. Ведь играют на скрипке в помещении и на улице, а несут ее в мороз, и в жару, и в дождь! Еще мой учитель Кузьма Порфирьевич Мефодьев обращал внимание не на лак, а на грунт!
— Значит, вы считаете, что секрет высокого качества кремонских скрипок в особом грунте?
— Сохрани бог! Секретов у итальянцев нет! — Он поднял обе руки вверх, словно защищаясь от меня. — И у нас нет!
“Ах ты жох! — мысленно обругал я его. — Секретов нет, а что ты прячешь под замком в несгораемом шкафу?” Но вслух вежливо спросил:
— Вы же сами сказали, что вот грунт…
— Грунт нужен для того, чтобы лак не проник в дерево неравномерно. Не проник! — воскликнул он. — Теперь мы знаем, что Страдивари грунтовал скрипку снаружи и изнутри смесью пчелиного воска и клея, которые растворял в вареной олифе.
Я добрался до того вопроса, к какому стремился:
— Вы читали статью вашего сына о грунте?
Мастер широко раскрыл глаза, встал со стула, придерживая сползающие с носа очки.
— Так-с! — сказал он тихо, а мне почудилось, что старик закричал. — Другим статейку о грунте показал, а меня, отца, не удостоил. Секрет-с! — И он желчно засмеялся. — Ах, Антонио! — почти шепотом произнес он. — Ах, Страдивари! Мой Михайло еще почище твоего оболтуса Франческо!
Ох и лис! Да разве Михаил Золотницкий, мечтающий о современной идеальной скрипке, чем-нибудь похож на бездарного наследника великого итальянца! Нет, на этот раз я не упущу вас, Андрей Яковлевич!