Мир приключений 1974 г.

Абрамов А. М.

— В каком году твои родители приехали в Сибирь?

— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом… Мои родители — к тому времени, конечно, незнакомые — получили назначение на одну из самых ударных строек Сибири. Мои родители попросились на самый горячий участок — строительство дороги Тюмень — Сургут. Отец рассказывал, что тогда там была тайга, тундра да болота. Мошка чуть ли не заживо съедала тех, кто приехал осваивать девственный край.

— Словно новую планету осваивали, — произнес задумчиво Борца.

— Папа рассказывал, как они много месяцев жили в вагончике, который

двигался вместе с дорогой — ее вели сквозь тундру. Он работал укладчиком. А мама была комсоргом — комсомольским вожаком. Целыми днями и неделями пропадала она на разных объектах, мерзла, но все ей было нипочем. Рассказывали, что после целого дня напряженной, изматывающей работы она могла и спеть, и сплясать, а однажды на концерте самодеятельности заняла первое место. Когда строительство дороги закончилось, родители не захотели уезжать, решили остаться в Сибири — очень им по душе пришелся этот край.

— В каком году ты родилась. Зари?

— В тысяча девятьсот восемьдесят пятом, — сказала Зарика. — Страшно сказать!

— Почему? — не понял Борца.

— Сопоставь с тем, какой нынче год, — кивнула Зарика на светящийся календарик, расположенный в углу пульта, — и ты поймешь, какая я древняя старуха.

— При чем тут твой возраст? Собственное корабельное время в соответствии с эффектом Эйнштейна… — начал Борца.

— Да знаю я, Бор. Все знаю, — перебила Зарика. — Но все равно, это не просто, потому что… — не договорив, она умолкла.

— А что было потом? — прервал паузу Борца. — Чем занимался твой отец, когда построили дорогу?

— Он несколько раз менял профессию. Работал буровиком, пробивал нефтяные скважины на тюменской земле. А потом умерла мама, я ее почти не помню. У нее была ужасная болезнь, которую тогда еще не умели как следует лечить…

Борца хотел что-то спросить, но глянул на Зарику и промолчал.

— После этого отец перешел на строительство трансконтинентального газопровода Нарым—Рим.

— А ты?

— Я все время была с отцом, — просто сказала Зарика. — Я очень любила его.

— Трудно было?

— По-всякому. Потом между Тюменью и Сургутом создали школу озеленителей планет, и я поступила туда. Осваивала азы биологии… Тогда ведь еще никуда не летали — ни на Марс, ни на Венеру. Только на Луне появились первые поселения. Будущие озеленители планет стажировались в тундре, в сложных условиях: колеблющаяся почва, бездонные болота, капризный климат, неустойчивая погода, летом — тучи гнуса, зимой — такие морозы, что сердце стынет.

— Когда создали школу озеленителей? — спросил Борца.

Зарика наморщила лоб.

— В девяносто первом, — сказала она. — Мне было как раз шесть лет, и меня приняли в первый класс, па биологическое отделение. А через десять лет, в две тысячи первом году, стартовал к звездам «Альберт», один из первых звездных кораблей. Тогда не то что теперь: в те времена старт к звездам был целым событием. Я в числе прочих выпускников школы озеленителей подала на конкурс. Счастье улыбнулось одной только мне.

Произнеся слово «счастье», Зарика усмехнулась.

— Видишь, мы опять вернулись к разговору о счастье, — сказала она. — Что я знала

тогда, шестнадцатилетняя девчонка? Несколько лет, которые «Альберт» — по собственному времени, конечно, — должен был провести в глубинном космосе, представлялись мне безбрежным океаном неизведанного. Так оно, разумеется, и оказалось. Я, да и все мы, альбертиане, мечтала, что наш полет принесет землянам что-то новое, позволит им сделать хотя бы крохотный шаг вперед. Помню чьи-то стихи, посвященные предстоящему старту «Альберта». Милые такие стишки. Автор говорил, что Земля — это улей, а корабли, словно пчелы, улетают к звездам — цветкам Вселенной, и каждая пчела приносит в улей свою каплю нектара… И я мечтала о своей крохотной капельке — помочь людям раскрыть тайну живого, выковать ключи жизни. В полете мы особенно не задумывались о возвращении на Землю. Оно чудилось — честное слово! — таким далеким, почти нереальным. И тот горький для нас, но непреложный факт, что за год ракетного времени там, на Земле, проходили десятилетия, — этот факт воспринимался нами как чистая отвлеченность.

— Разве вы…

— Знали, конечно, — перебила Зарика, угадав вопрос Борцы. — Но знали умом, а не сердцем. Понимаешь?

— Понимаю.

— На обратном пути, перед входом «Альберта» в Солнечную систему, — сказала Зарика, — наш корабельный математик сумел кое-как просуммировать все бесчисленное множество эффектов, связанных с течением времени в ракете, и сообщил, что па Земле теперь двадцать первое столетие.

— А год он не мог определить? — спросил Борца, с жадным вниманием ловивший каждое слово Зарики.

Девушка покачала головой.

— Для этого необходимы слишком сложные подсчеты. На них уже не оставалось времени, — сказала она. — Да и какая для нас была, в сущности, разница — десяток лет в ту или иную сторону? Все равно ведь наше поколение умерло.

Борца кашлянул.

— Знаешь, Бор, я отлично запомнила, до мельчайших подробностей, пышные празднества, которые прошли по всей Земле, — сказала Зарика. — Это было перед самым стартом «Альберта». Люди отмечали начало нового, двадцать первого столетия. Потом я ушла в пространство… И вот, возвратившись на Землю через несколько лет полета, вижу, что перескочила через двадцать первый век, словно через ручей. И от следующего века отхватила порядочно. Так зачем же мы летели? Скажи, Бор, зачем? Ведь вы, земляне, успели уйти далеко вперед А мы, наоборот, безнадежно запутались, отстали во времени. Кому же он нужен, полет «Альберта»? Может быть, нам вообще не стоило возвращаться?

Зарика закрыла лицо руками.

— Ты не права, Зари. — Борца осторожно отнял ее руки. — Ты же сама говорила, что на борту «Альберта» у тебя созрело несколько новых идей, связанных с биологией.

— А где гарантия, что земляне давным-давно не пришли к этим идеям без моей помощи? — откликнулась Зарика.

— Хоть одна идейка да осталась. А даже ради одной идеи стоит лететь к звездам, — убежденно произнес Борца.

— Хорошо, если осталась… — прошептала Зарика. — Я уже мечтаю поскорее дорваться до биостанции. Руки чешутся. А сейчас так говорят? — посмотрела она на Борцу.