Мир приключений 1976 г.
Шрифт:
Раз или два Мануэль ухитрялся выручать его, не переставая подбрасывать рыбу. А один раз он громко вскрикнул, когда наколол палец о французский крючок. Эти крючки делаются из мягкого металла, чтобы потом их можно было разогнуть. Но треска очень часто обрывает крючок и попадается на другой. Это одна из многих причин, по которой рыбаки презирают французов.
Внизу в трюме скрежещущий звук от трения крупной соли о рыбью чешую напоминал жужжание точильного камня. На этом неумолчном фоне раздавались перестук ножей в ларе, звук отворачиваемых голов, шлепанье печени и
Час спустя Гарви отдал бы все на свете за то, чтобы отдохнуть. Ведь мокрая треска весит больше, чем можно себе представить, и от непривычной работы у Гарви ужасно разболелась спина. Но он в первый раз в жизни почувствовал, что работает вместе с другими, стал гордиться собой и продолжал молча трудиться.
— Нож! — закричал наконец дядя Солтерс.
Пенн, задыхаясь, согнулся пополам среди рыбы, Мануэль стал наклоняться взад и вперед, чтобы размяться, а Длинный Джек перегнулся через фальшборт. Появился кок, бесшумный, как черная тень; он собрал массу костей и голов и удалился.
— На завтрак потроха и похлебка из голов! — зачмокал Длинный Джек.
— Нож! — повторил дядюшка Солтерс, размахивая плоским изогнутым оружием потрошителя.
Гарви увидел несколько ножей, торчащих возле люка. Он принес их, а тупые убрал.
— Воды! — потребовал Диско Троп.
— Бачок с питьевой водой на носу, рядом ковшик. Поторопись, Гарв, — сказал Дэн.
Гарви возвратился через минуту с полным ковшом застоявшейся коричневой воды, показавшейся ему вкуснее нектара и развязавшей языки Диско и Тома Плэтта.
— Это — треска, — говорил Диско. — Это тебе не финики из Дамаска, Том Плэтт, и не бруски серебра. Я твержу это тебе с тех пор, как мы вместе вышли в море.
— Значит, уже семь лет, — спокойно отозвался Том Плэтт. — Все равно укладывать груз в трюме надо правильно. Если бы ты когда-нибудь видел, как укладывают четыреста тонн железа в…
— Эй! — раздался клич Мануэля, и работа закипела снова и продолжалась до тех пор, пока ларь не опустел. Как только последняя рыба отправилась вниз, Диско Троп со своим братом потопали на корму в рубку; Мануэль и Длинный Джек пошли на нос; Том Плэтт ждал лишь, пока можно будет задраить люк, и потом тоже исчез. Через полминуты из рубки донесся громкий храп, и, ничего не понимая, Гарви уставился на Дэна и Пенна.
— На сей раз у меня вышло получше, Дэнни, — сказал Пенн, глаза которого слипались от сна. — Но мне кажется, мой долг — помочь с уборкой.
— До чего же ты сознательный, прямо страсть, — ответил Дэн. — Отправляйся спать, Пэнн. Нечего тебе выполнять работу юнг. Набери в ведро воды, Гарви. О Пенн, пока ты не уснул, вывали это в бачок для потрохов. Столько-то ты сможешь продержаться?
Пенн поднял тяжелую корзину с рыбьей печенью и вывалил ее содержимое в бачок с откидным верхом, прикрепленный у носового кубрика. Затем он тоже исчез в кубрике.
— После разделки рыбы у нас на «Мы здесь» юнги занимаются уборкой, а если море спокойное, они же и несут первую вахту.
Дэн
С первым всплеском из маслянистой воды выросло серебристо-белое чудище и издало жуткий свистящий вздох. Гарви вскрикнул и отпрянул назад, а Дэн лишь рассмеялся.
— Дельфин, — пояснил он. — Просит рыбьих голов. Они всегда становятся стоймя, когда хотят есть. А пахнет от него, как от покойника, правда?
Ужасным зловонием тухлой рыбы пахнуло на них, когда белый столб погрузился в забурлившую воду.
— Неужто ты никогда не видел, как дельфины стоят? Здесь их тьма-тьмущая. Знаешь, здорово, что на борту есть еще один юнга! Отто был слишком стар, да к тому же он был голландец. Мы с ним часто воевали. Но это все ничего. Вот язык у него был не христианский… Спишь?
— Страшно хочу, — ответил Гарви и клюнул носом.
— На вахте спать нельзя. Встряхнись и погляди, ярко ли горит наш кормовой фонарь. Ты на вахте, Гарви.
— Тьфу! Да кругом ни души. И светло как днем. Хррр…
— Вот тогда-то и приходит беда, говорит отец. Стоит всем уснуть, и какой-нибудь пассажирский пароход в два счета рассечет тебя пополам, а потом семнадцать блестящих офицеров, все джентльмены, будут клясться, что огни твои не горели и что был густой туман… Гарв, ты неплохой парень, но если ты клюнешь носом еще; раз, тебе от меня перепадет концами!
Луна, которой всякое доводилось видеть на Большой Отмели, взирала с высоты на стройного юношу в гольфах и красной куртке, который бродил по заставленной палубе семидесятитонной шхуны, а позади него, размахивая завязанной узлами веревкой, шел с видом палача другой мальчик, который отчаянно зевал и награждал первого хлесткими ударами.
Привязанный штурвал стонал и мягко постукивал; косой парус едва слышно хлопал при перемене легкого ветерка, брашпиль поскрипывал, а странная процессия продолжала свое шествие. Гарви увещевал, угрожал, ныл и наконец откровенно разрыдался, а Дэн заплетающимся языком твердил о красоте несения вахты и щелкал концом веревки, попадая то по лодкам, то по Гарви. Наконец часы в кубрике пробили десять, и с десятым ударом на палубу выполз коротышка Пенн. Перед ним на главном люке, сжавшись двумя комочками рядом друг с другом, лежали оба юнги и так крепко спали, что ему пришлось тащить их на себе к койкам.
ГЛАВА III
Глубокий сон в сорок саженей очищает душу, взор и сердце, он к тому же развивает волчий аппетит. Они опустошили большую оловянную миску сочных кусочков рыбы, которые кок подобрал накануне вечером. Они вымыли посуду после старших, уже ушедших на рыбалку, порезали свинину на обед, продраили носовую часть шхуны, залили фонари, натаскали угля и воды для камбуза и разведали носовой трюм, где хранились судовые припасы. День был чудесный — тихий, мягкий и чистый, и Гарви полной грудью вдыхал морской воздух.