Мир приключений, 1983
Шрифт:
— Вы же знаете характер этого эскулапа, — усмехнулся подпоручик. — Только вы, Юлий Константинович, можете повлиять на него.
— Да вы разве не понимаете, что он первым делом потребует, чтобы я нашел его внучку? А где я ее найду? Где?
— Полковник ждет от вас доклада, — ушел от ответа на вопрос подпоручик.
Мещерский потушил папиросу и встал из-за стола. Он подошел к большому, черному, как гранитная глыба, сейфу, открыл его, сунул в сейф распоряжение начальника гарнизона, а из сейфа взял какие-то другие бумаги.
— Конечно, я поеду, — сказал он. — Распорядитесь, чтобы подали мой экипаж и
Подпоручик быстро вышел из кабинета. А Мещерский развернул и внимательно прочитал только что взятые из сейфа бумаги.
Влиять на доктора Прозорова было не так-то просто. И надо было хорошенько подготовиться к разговору с этим ершистым и чересчур непокладистым субъектом. Естественно, в другое, совсем недавнее и спокойное время, когда власть в Закавказье, да и на всем Кавказе, прочно удерживалась в руках белых, с доктором можно было бы и не церемониться. Но сейчас фронт находился всего в нескольких верстах от Благодати, раненых солдат и офицеров привозили прямо с передовой, и все они нуждались в немедленной помощи. А на всю округу остался один-единственный врач, который мог оказать им необходимую помощь, и в этой ситуации разговаривать с ним надо было крайне деликатно. Тем более, что контрразведка, несмотря на все старания, до сих пор ничем не могла помочь доктору в розыске его внучки. Как только эта злополучная девчонка пропала, доктор Прозоров сейчас же позвонил Мещерскому. Капитан отдал распоряжение перекрыть все дороги, ведущие из города. Патрули обыскали все дома, все дворы, все сараи. Но девчонка словно в воду канула. Доктор очень нервничал, перестал ходить на работу. И именно в эти дни в городке появились первые тифозные больные. Начальник гарнизона, крайне обеспокоенный тем, что в гарнизоне может вспыхнуть эпидемия, потребовал от Мещерского любым путем вернуть доктора в больницу. Почему от Мещерского? На это были особые основания…
Мещерский поднялся на крыльцо докторского дома как раз в тот момент, когда первые крупные капли дождя упали на ступеньки, гулко забарабанили по крыше и окнам.
Капитан проворно постучался в дверь.
— Входите. Не заперто, — услышал он недовольный глуховатый голос доктора.
Мещерский вошел в дом. Доктор был небрит, взлохмачен, небрежно одет. Он поднял на капитана покрасневшие от бессонницы глаза, нетерпеливо спросил:
— Есть новости?
— К сожалению, ничего сообщить не могу, — ответил Мещерский.
Доктор нахмурился и отвернулся к окну.
— Но мы не теряем надежды. И настойчиво продолжаем поиски, — попытался утешить его Мещерский.
Прозоров никак не отреагировал на это заверение капитана, словно бы и не слышал его. А капитан, сделав небольшую паузу, продолжал:
— Однако не это прискорбное дело привело меня на сей раз к вам, уважаемый Петр Федорович. В городе появились больные тифом. И мы хотели бы, чтобы вы приняли соответствующие меры, предупреждающие распространение этой заразы.
Доктор не отрывал взгляда от тропинки, ведущей в сад. Женя, если бы она вдруг появилась, подошла бы к дому только по этой тропинке. В саду вовсю бушевал ливень. Упругие струи воды хлестали по листьям, примяли траву на лужайках, барабанили по лужам, выбивая из них быстрые, юркие фонтанчики.
— Вы сами понимаете, какую опасность для нас может принести вспыхнувшая
Доктор Прозоров отлично понимал, почему так обеспокоено командование белых. Тиф страшнее пуль. Страшнее снарядов. Он будет косить солдат, как траву. Не пощадит ни нижних чинов, ни господ офицеров. Он выберет для себя жертвы в каждом отделении, в каждом пулеметном и артиллерийском расчете. Он превратит боеспособный гарнизон в скопище горячечных больных, большинство которых будет обречено на гибель.
— Вы слышите меня, Петр Федорович? — повысил голос Мещерский.
Доктор с трудом оторвал взгляд от тропинки.
— Да, — отрешенно ответил он.
— Так почему же вы молчите?
— На все ваши слова я отвечу только одним вопросом: где моя внучка?
— Но я же сказал, мы ее ищем.
— Вот когда вы ее найдете, тогда я буду что-нибудь для вас делать, — твердо ответил доктор.
— Но тогда все может оказаться слишком поздно, — заметил Мещерский.
— Ищите быстрей. Это мое непременное условие, — сказал доктор и снова отвернулся к окну.
Он не видел, как передернулось лицо капитана, как побелел у него на щеке шрам. Но услышал его неожиданно ставший хриплым голос.
— А вот условий, господин доктор, я на вашем месте не стал бы ставить.
— Вы меня предупреждаете? — на сей раз быстро откликнулся Прозоров.
— Пока нет. Но взываю к вам, как к бывшему офицеру, — сказал Мещерский и перевел взгляд на фотографию, висевшую над диваном. На ней доктор был снят в форме военного врача с винтовкой и кубком в руках. Под фотографией красивым почерком было выведено: «Чемпион Санкт-Петербурга по стрельбе из трехлинейной винтовки военврач П. Ф. Прозоров». — Вы присягали государю. И если забыли об этом, я могу вам напомнить, как законы Российской империи карают клятвоотступников.
— Вы мне угрожаете? — негодующе посмотрел на капитана Прозоров. — Потрудитесь немедленно удалиться из моего дома!
Но Мещерский в ответ только снисходительно усмехнулся.
— Но-но, доктор. К чему такие резкости? — Он открыл портсигар и бесцеремонно закурил. — Во-первых, этот дом не ваш.
— Как вы смеете так говорить! — вспылил Прозоров.
— Смею, доктор, — ответил Мещерский, достал из кармана кителя бумагу и протянул ее Прозорову. — Вот документ, подтверждающий, что дом этот казенный. Он принадлежит больнице, и вы имеете право его занимать лишь до тех пор, пока тут работаете. А так как вы изволили фактически самоустраниться, нам, как единственным представителям законной власти, ничего не стоит вытряхнуть вас на улицу, а помещение занять под раненых. Которых, кстати сказать, уже давно негде размещать.
Прозоров опешил. Такой наглости он не ожидал.
— Хорошо, — сказал он. — Извольте. Я уйду.
— Это мало что изменит, доктор, — продолжал снисходительно Мещерский. — У нас есть к вам и более серьезные претензии. И от них вы уже не уйдете никуда.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Прозоров.
— Ну хотя бы то, почему вы оставили службу в девятьсот пятом году…
— Это было мое личное дело, — нахмурился Прозоров. Осведомленность контрразведчика обезоруживала его.