Мир приключений 1988 г.
Шрифт:
Девочка молчала, кусая губы.
До сих пор не проронивший ни слова Муно вдруг тронул ее перепончатой лапой.
— Возвращайся на Землю, Цуцу, — сказал он на языке землян. — Я помогу людям подружиться с нашим народом.
Все взоры обратились к нему.
— Ай да молодец! — вскричал один из космонавтов, хлопнув себя по бедрам. — Выучил наш язык!
— Но Муно! Мы столько мечтали полететь на Землю вместе! Мне так много хотелось тебе показать!
— Покажешь, — заверил ее высокий космонавт. — Через год мы возьмем его с собой на звездолет, и ты встретишь своего друга на ракетодроме. Это будет
Анжела некоторое время стояла в нерешительности, потом бросилась на шею Муно и поцеловала его в бархатистые отвислые губы.
— Ты настоящий друг, — прошептала она.
Париане не понимали человеческих нежностей. Но Муно понял. Он погладил Анжелу по волосам, как в те времена, когда считал ее зверуижой, и сказал:
— Не горюй Цуцу. Мы обязательно встретимся.
Элеонора Мандалян
ВСТРЕЧА НА ГАЛАКТОИДЕ
Было темно и тихо, а Карену никак не спалось. Он вертелся в постели. Немножко подумал о своей новой автомодели, пополнившей коллекцию, потом о мультфильме из «Спокойной ночи, малыши», о маме, забывшей сегодня поцеловать его на ночь. От обиды — ритуал вечерних поцелуев выполнялся неукоснительно со дня его рождения — совсем расхотелось спать.
Он опустил босые ноги на ковер, выбрался из-под одеяла и тихонько подошел к балконной двери. Холм, что начинался прямо за домом, неясно чернел. Черным было и небо, ни звезд, ни луны. А отсветы дворовых фонарей делали все вокруг еще чернее. Он вгляделся в темноту — по-прежнему ни одной летающей тарелки. Вздохнув, вернулся в постель, но не лег, а уселся по-турецки. Выпрямился, развел руки в стороны, локтями вниз, ладошками вверх, как на картинках в маминых книжках. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Сначала у него ничего не получалось, мысли скакали, как болотные лягушки. К тому же мешал шум телевизора, доносившийся из столовой.
Потом он перестал думать и слышать, тело как-то странно одеревенело и будто лишилось веса… И вдруг ладони ощутили чье-то прикосновение, а голову слегка придавили сверху. Карен испугался и хотел вскочить, но не смог.
— Что это? — прошептал он сдавленным голосом.
— Не что, а кто, — поправили его сверху.
— К… кто… кто… ты? — заикаясь, спросил Карен, не смея пошевелиться.
— Я — твой двойник.
— Ка… кой еще… двойник? Где ты?
— Сижу у тебя на голове в той же позе, что и ты, только головой вниз. Чувствуешь мои руки на своих ладонях?
— Ч… чувствую. Ты что, акробат?
— Если ты не акробат, значит, и я не акробат, — последовал ответ.
— Тогда зачем встал на голову?
— Так положено.
— Почему? — недоумевал Карен, тщетно пытаясь скинуть с себя говорившего.
— Ты смотришь вниз и перед собой. А я — вверх. Там интереснее. И больше видно.
— Что-то я не пойму.
— А тебе и «е положено. Говори, чего надо. Зачем вызывал?
— Разве я вызывал?
— Конечно. Даже по всем правилам.
— Слезай с головы, — потребовал Карен.
— Не положено, — отрезал двойник.
— Я маму сейчас позову.
— Ничего
— Это почему?
— А я невидимый.
— И я тебя не могу увидеть?
— Так не видел же до сих пор.
— Ты что, всегда у меня на голове сидишь?
— Всегда.
— Ну, это ты брось! Не верю…
Двойник не ответил, и Карен задумался.
— А если я тебя очень попрошу, ты мне покажешься?
Вместо ответа он ощутил мягкий толчок в ладони, словно кто-то отталкивался от них, и прямо перед ним возник мальчик, сидящий по-турецки с оттопыренными локтями и ладонями, повернутыми вверх. Мальчик сидел на том. же уровне, что и Карен, только под ним ничего не было. Иными словами, он висел в воздухе. У него были большущие голубые глаза и кудлатая, как у тибетского терьера, голова. Он ничем не отличался от привычного зеркального отражения Карена, и Карен тотчас признал в нем себя.
— А мы и впрямь на одно лицо, — удивился он. — На чем же ты сидишь?
— Ни на чем.
— Как же тебе удается?
— Да мне все равно, где сидеть, я же почти ничего не вешу.
— А почему?
— Все равно не поймешь, мал еще.
— Тогда и ты мал, ты же мой двойник, — вполне резонно заметил Карен, складывая руки на коленях и не без удовольствия отметив, что двойник проделал то же самое. — Так что не очень-то задавайся.
— Мы — ровесники, ты прав. Но между нами большая разница. Ты видим, я нет. Ты тяжелый, я легкий. Ты видишь только то, что видишь, а я — много больше…
— Стоп-стоп-стоп! Что же ты такое видишь, чего я не вижу? А ну, выкладывай.
— Ну… например, я вижу прошлое и будущее.
— Ух ты! И даже можешь погулять в прошлом, если захочешь?
— Могу.
— Я тоже хочу! — загорелся Карен.
— Тебе нельзя. Не положено, — ответил двойник, продолжая как ни в чем не бывало висеть в воздухе.
— Ишь какой. Подумаешь! Ему положено, а мне не положено. Ты же мой двойник. Если бы меня не было, не было бы и тебя, верно? Значит, главный из нас я. И ты должен мне подчиняться.
— Да не могу я, — взмолился двойник и снова повторил: — Не положено.
— А показываться мне и разговаривать со мной положено? — поймал его Карен.
— Нет, — вынужденно признался двойник.
— Вот видишь! Ты все равно уже нарушил свои правила, значит, нам теперь все можно.
Двойник засомневался. Покачавшись в воздухе, он безнадежно махнул рукой и, не заботясь больше о необходимости копировать движения Карена, уселся рядом с ним на постели.
— Не понимаю, почему я вдруг стал таким сговорчивым? — сказал он и грустно вздохнул. — Ну, так что тебе от меня надо?
— То-то же, — обрадовался Карен. — Хочу в прошлое!
И почти сразу увидел округлые сопки, покрытые желтыми тюльпанами, и синее-пресинее море, будто небо, расстеленное на земле. Карен ощутил себя идущим вдоль причала, мимо лениво покачивающихся баркасов. С баркасов только что сгрузили привезенный улов, и мужчины за длинными, прямо у причала установленными столами тут же разделывали рыбу. На них широкие клеенчатые передники, а в руках поблескивали ножи, которыми они ловко орудовали. За работой следил высокий широкогрудый человек. Одновременно он вел беседу с группой людей, увешанных киноаппаратурой.