Мир приключений. 1973 г. выпуск 2
Шрифт:
Тревожно прозвучал голос матроса:
— Справа по борту всплески!
Второй голос оповестил, что с кормы кто-то крадется по воде к “Ориону”.
Старший офицер приказал дать несколько выстрелов вверх.
Всплески прекратились на некоторое время, затем послышались вновь, но попеременно с разных сторон.
Туман порозовел, но был так густ, что в трех шагах ничего не было видно.
Внезапно бухта огласилась криками и ударами об воду. Гулкое эхо в береговых кругах многоголосо повторяло и
Под этот маскировочный шум к “Ориону” со всех сторон двигалось множество лодок. Туман уже начал подниматься, и с лодок смутно проглядывался корпус “Ориона” на метр выше ватерлинии. Лодки остановились в пятнадцати — двадцати метрах, тесно окружив клипер: ждали сигнала Голубого Ли, чтобы разом броситься со всех сторон.
На палубе клипера послышался смех, матросам показалось, что опасность миновала, да и никакой, собственно, опасности и не было. Просто офицеры ее придумали, чтобы не пустить на берег перед уходом в рейс. И вот сейчас, не спавши, придется карабкаться на реи, отдавать паруса, трекать снасти…
— Ух, и дурной же мы народ, братцы! — радостно на весь корабль гаркнул матрос Грицюк. — Так ведь воны рыбалят, рыбу в сети загоняют, помните, как на том острове, где банан брали и другую овощь!
— Помолчи, брат, — сказал Гусятников, — и так все гудит. Хитры, собаки… Никак, вода с весел каплет?
Старший офицер приказал прекратить все разговоры, и на палубе стало тихо, но голоса “рыбаков”, удары по воде стал еще сильней, яростней.
Кто-то из матросов уловил плеск весла и громко крикнул:
— Подходят! Близко уже!
И с другого борта донеслись предостерегающие возгласы. Защелкали затворами матросы.
— По местам! Сейчас они полезут на нас! Стреляйте, ребята! — крикнул командир. — Бейте их всем, чем располагаете. Помните, мы защищаем свою жизнь и честь русского…
Его речь прервал выстрел, затем началась частая стрельба, поплыл леденящий кровь заунывный вой корсаров, идущих на абордаж. Они подошли вплотную и, зацепив за планширь крюками, карабкались вверх, стреляя из револьверов или норовя ударить ножом. Но мало кому удалось при первой атаке спрыгнуть на палубу, да и тут смельчака ждала печальная участь.
С каждой минутой светлело. Туман клочьями поднимался к реям.
— Так их, так их, братцы! — гремел голос командира. — Пусть узнают, как нападать на русских!
Он видел, как матросы бились насмерть уже на палубе, один против двух—трех пиратов. У мостика появился отец Исидор с винтовкой. Убегавший от него пират исчез за бортом, и отец Исидор, бросив взгляд вокруг, кинулся на выручку к Роману Трушину. Тот дрался одной рукой с юрким пиратом, вторая, окровавленная рука Трушина висела как плеть. Сбив с ног противника Трушина, отец Исидор поспешил к баку, где щелкали пистолетные выстрелы.
— Браво,
Он увидел высокого малайца в одних лава-лава; его шоколадное тело было мокрым, он, видно, только перебрался через борт. Пират присел на корточки и, молниеносно выпрямившись, нацелил нож в спину Феклина. Командир выстрелил в пирата, и тот, прокатившись по перилам мостика, упал и замер, неестественно вывернув руку с ножом.
Феклин обернулся, посмотрел на убитого, потом на своего командира с револьвером в руке и прошептал:
— Во, проклятый! И как это он подлез?
— Смотреть надо лучше. Не то нас с тобой, как кур, прирежут.
— Теперь уж я… — Феклин взял ружье наизготовку. — И как он, проклятый… Во! — Он приложился и выстрелил в бегущего вдоль борта пирата, промахнулся, и тот ловко перемахнул через фальшборт. Раздался плеск.
Косые лучи утреннего солнца осветили окровавленную палубу и поверхность бухты, покрытую космами тающего тумана.
Несколько матросов, положив винтовки на планширь, стреляли по уплывавшим пирогам.
У грот-мачты матросы накрывали брезентом павших товарищей.
Бледный доктор перевязывал матроса, раненного в плечо, сбоку стоял санитар Карпухин, держа сумку с бинтами.
Раненый матрос улыбнулся командиру:
— Сила их была. Как и отбились в такой темени да тумане, право, не знаю. Лезут и лезут, как тараканы из щелей. И ножи у них, не приведи господи! Прямо косы, а не ножи!
Командир узнал матроса Луконина, тихого, застенчивого человека.
— Молодец, Луконин!
— Чего уж там молодец… — На серых щеках матроса появился слабый румянец. — Думал, не встречу солнца. А вон оно, жжет уже…
— Большие потери? — спросил командир у доктора.
— Еще точно не знаю. Пятеро убитых у нас и человек двадцать раненых. Карпушин, помоги раненому встать.
— Ничего, я сам… — сказал Луконин.
Подбежал, как всегда озабоченный, старший боцман, взял под козырек.
— Вольно! Жив, Петрович? Ну как, страшно было?
— Страх был, конечно, да не очень. Больше я за тех был в тревоге. — Боцман боднул головой в сторону нижней палубы. — Думал, не оклемаются…
— Ну, и как?
— Живы, черти! Николай Павлович приказал их еще подержать в кубрике, пусть в чувство придут да совестью помучаются.
— Согласен.
Боцман замялся, потом сказал:
— Это, конечно, правильно, да народ с похмелья, некоторым до гальюна есть потребность…
— Ах, вот оно в чем дело! Выпускай по очереди…
Командир заметил Лешку Головина: с винтовкой, грязный, в разорванной рубахе, юнга шел по палубе с таким видом, будто вернулся сюда после многолетней отлучки.
— Головин!