Мир тесен
Шрифт:
– Пап, вот ключ от квартиры, а еще я фотографии отправила тебе бандеролью. И у меня будет к тебе просьба – говори всем, что я уехала, выйдя замуж, даже дяде Илье. Пока, – она поцеловала отца.
Отец направился к выходу, подняв к правому виску ладонь, Ирина повторила жест. Войдя в купе, осторожно поставила пакет рядом со столиком и под перестук колес задремала. В семь часов, когда проснулись соседи по купе, она рассмотрела подарки, сразу поняв от кого что. Кроме коробки конфет и баночки икры, оставленные для Тани, сумела все растолкать по углам, а яблоки бережно разложила в одной из сумок среди вещей.
Носильщик отвез вещи к стоянке такси и помог погрузить.
– В аэропорт, ближе к камерам хранения, у меня вечерний рейс, если поможете с вещами, вернемся в город вместе, – сказала и предложила одновременно таксисту Ирина.
– Помогу, вдвоем унесем все за один раз. Попутчиков можно брать? – не уверено спросил водитель такси.
– Берите. А я пока подремлю, –
Таксист помог перенести вещи Ирины прямо к ячейкам камеры хранения и ждал у машины. Определив вещи и записав номера ячеек, Ирина вернулась к такси и назвала адрес, где работала Татьяна. Обменяв билет на деньги, коробку конфет и баночку икры, Татьяна посоветовала в аэропорт вечером ехать автобусом.
– Тебе больше ни куда билет не надо брать? Я за такие «проценты» могу каждый день брать билеты тебе и твоей родне. Знаешь, таксисты редко соглашаются ехать в аэропорт в один конец, а все прибывающие рейсы утренние. Так что давай автобусом. Запиши номер. Где проведешь целый день?
– Схожу в цирк, в зоопарк, а лучше на вещевой рынок.
– Вот только там тебя и не было. Езжай лучше в гостиницу аэропорта. При хорошем раскладе, отдохнешь. На зимнюю сессию приедешь? Вот тогда все и расскажешь.
– Приеду. Как вы тут без меня справитесь? До встречи в январе.
Конечно ни в цирк, ни в зоопарк Ирина не собиралась, а вот поездка на вещевой рынок, давала ей шанс убить часов шесть, туда она и направилась. Пять часов ей понадобилось, чтобы не спеша, обойти весь рынок и неторопливо разглядывать товары. При этом она все же купила несколько вещей, мимо которых пройти не смогла. Вопрос с покупкой сумки под купленные вещи решился здесь же. Сумка была и не дамская и не дорожная, с ней удобно ходить за небольшими покупками. Распределив вещи из трех пакетов в клетчатую красавицу, она с легкостью поместила свою дамскую сумку сверху, застегнула молнию, довольная, рассчиталась с продавцом, покинула рынок и вернулась в город. Пообедав в ресторане гостиницы, заметила на стоянке две машины-такси. «Попытка не пытка, попробую» – подумала она. Таксист согласился на поездку «за полтора счетчика», и через тридцать минут остановился у гостиницы аэропорта. Место, в пустом двухместном номере, на четыре часа ее устраивало. Администратор, подавая ей ключ, сообщила о наличии в гостинице кафе. Заглянув по пути туда, Ирина купила две слоеные трубочки с кремом и поднялась в номер. Приняв душ, включила телевизор и чайник. «В последнее время я только чайник и включаю. Привет гастрит!» – пронеслось в голове. Она не удержалась и примерила обновки, все вещи подошли идеально. Достав кулечек с кофе и рафинад «из вагона», она сделала кофе и, попивая его с трубочками, рассеяно смотрела телевизор. Покончив с кофе, закусила яблоком и выключила телевизор. Волосы, которые она не стригла после «каре» почти год, теперь отросли чуть ниже плеч, и были еще влажными. Помня о том, что ночи в сентябре холодные утеплилась заранее. «Я еду гораздо севернее, а значит температура там еще ниже. Пар костей не ломит» – вслух рассуждала она, положив шапку и шарф в сумку на самый верх, билет и паспорт рядом. В 21-30 она покинула гостиницу и направилась в камеру хранения. Забрав чемодан и сумку поменьше, вошла в здание аэропорта и обратила внимание, что на ее рейс началась регистрация. Минут через пять, попросив присмотреть за вещами, повторила маршрут в камеру хранения. Большую сумку она не несла, а тащила почти по земле, держа дипломат в другой руке. На объем багажа никто не обратил внимания, кроме регистратора. Перевес багажа составил 20 килограмм. «Прав был Петрович», – думала Ирина, оплачивая лишний вес в кассе. Две сумки и чемодан уехали в багажный отсек, а дипломат и новая сумка в клетку стали ручной кладью. Время в терминале тянется очень утомительно, особенно если рейс ночью, поэтому пассажиры, заняв свои места в салоне, не дожидаясь взлета, в большинстве своем засыпали. Поставив свою ручную кладь под кресло, Ирина последовала их примеру. Проснулась она незадолго до посадки, достала и открыла дамскую сумку, в последний раз проверяя в ней порядок. В одном отделении лежали только документы, в другом фотографии, выбранные Ириной из альбомов, фотография Сергея в рамке, кошелек, расческа, носовой платок. Ничего лишнего не было. Ее взгляд привлекли фотографии: один снимок выделялся размером, он был больше всех. «Слепая ворона», – мысленно выругала себя Ирина, – «верну папе, как только поеду на сессию».
На черно-белой фотографии стояла группа молодых людей в суворовской форме и надпись «Выпуск 1951 года ТшСВУ» (Ташкентское суворовское военное училище). Юноши, стоявшие рядом, во втором ряду крайние слева были «братья» Федоровы: Илья Петрович 1933г.р. – дядя Ирины и Николай Петрович 1934г.р. – ее отец.
Глава 2
Мальчишки познакомились в эшелоне, ехавшем подальше от линии фронта, эвакуируя госпиталь. Светловолосый Колька и темноволосый Илья росли без отцов, и называли их «байстрюки»». Мать Коли, молоденькая
Мать Ильи, тридцатилетняя Галина Сорока, тоже была медсестрой этого госпиталя. Кто его отец Илья в свои восемь лет не знал и очень хотел в каждом новом ухажере мамы обрести его. Он, сколько себя помнит, рос «на улице», мамка всегда была занята, но у него было много приятелей, и он не ощущал себя одиноким. Илья только что закончил первый класс и был главным в их небольшой компании.
Бомбили эшелон рано утром. Мать Коли умерла сразу и если бы не Илья, вытащивший Кольку из вагона, который горел, тот бы тоже погиб. Колька плакал, упирался, кусался, царапался и не хотел покидать вагон, ища свою курточку, в которую мать зашила документы и строго-настрого велела ее беречь. Только найденная курточка спасла мальчишек. Мать Ильи помогала раненым выбираться из горящих вагонов, когда самолеты вернулись и начали обстрел, пуля достала и ее. Все время, до приезда помощи, мальчишки просидели у тела Галины, они уже не плакали, а только всхлипывали. От всего увиденного и пережитого, они не помнили, что почти сутки не ели, и теперь, сидя в углу кузова грузовика, который вез выживших раненых, укрывшись одной шинелью, шепотом переговаривались.
– Илюша, куда нас теперь отвезут? Я теперь боюсь поезда, давай пойдем пешком.
– Теперь нас Колька заберут в детский дом, а может, в разные дома.
– А что такое детский дом? Почему они разные?
– Там дети живут, у которых нет ни мамки, ни папки, школяры в одних, мелочь в других.
– Я не хочу в разные дома, я хочу с тобой.
– Может, сказать, что мы братья, тогда точно не разделят. Нет, не получится, фамилии у нас разные и отчества, так у братьев не бывает. У тебя какое отчество? У меня Петрович. Будешь Колька Сорока?
– Не буду я Сорока, давай лучше ты будешь Федоров, и лет мне будет пусть семь, а не шесть, и отчество у меня тоже Петрович. А день рождения у тебя когда? У меня летом, 10 июня.
– И у меня летом, 20 июня. Про день рождения можно правду говорить и про отца выдумывать ничего не надо. У тебя же нет отца, ну настоящего, который жил с вами, а не приходил? Скажем «похоронку» получили. У нас во дворе много кому принесли. Вот как мамку будем называть, они же у нас по разным именам звались?
– Я не знаю. Вдруг я напутаю. Пусть будет Валя или Галя, разница всего одна буква.
На том и сошлись. Был конец октября 1941 года, поезд не довез их до Можайска километров 30. Мальчишек еще не раз передавали «из рук в руки», пока не посадили в другой поезд. Свою небольшую «биографию» они теперь знали наизусть. Сколько ехал поезд уже никто не помнил и не считал. В вагоне были не только их ровесники, но и малыши, которые все время плакали по очереди от голода и страха. Каждая остановка давала надежду на окончание пути, но поезд ехал дальше. Когда кого-то выносили из вагона, охватывал ужас. Только в середине ноября голодные и грязные добрались до места. Еще в Можайске Коля выбросил свой документ, разорвав его на мелкие кусочки, оставив только фотографию с мамой. Их накормили и повели в баню, где всех постригли и вымыли, дали чистую одежду, отправили спать. Илья слышал, что завтра, кого не возьмут местные жители, отправят поездом дальше. Дальше ехать ему не хотелось, а утром Коля заболел. Когда пришла пора, ехать на вокзал, он нашел старшую по отправке.
– Тетенька, миленькая, оставьте нас здесь, пожалуйста, у Кольки жар, он может не доехать, я видел, как снимают с поезда мертвых. У него же кроме меня нет ни кого, без меня он пропадет, – он говорил, а из глаз по щекам текли слезы отчаяния.
Узнав, что они братья их оставили, и отправили Илью в местный детский дом, а Колю в лазарет с ангиной. Детский дом размещался в двухэтажном здании и имел свою начальную школу, которая размещалась здесь же во флигеле. Илью определили в первый класс, а когда Коля излечился, и учительница проверила его знания, он сед за парту рядом с братом. Количество детей превышало количество мест детского дома, где было всякое, и тогда они вспоминали вагон, который привез их сюда, и все казалось поправимым. Илья, хотя и вырос на улице, как-то очень поменялся после знакомства с Колей и всего пережитого, он не дерзил старшим, не обижал никого и даже дрался за «дело». Учились мальчишки хорошо. Илья все схватывал на лету, а Коля брал усидчивостью и кругозором, много читал, ему было все интересно. Закончив третий класс в 1944 году, когда Илье было 11, а Коле 10, с легкой руки директора детского дома, ребят приняли в Ташкентское суворовское училище.