Мираж черной пустыни
Шрифт:
38
Ваньиру танцевала под дождем. Сейчас она лежала на спине на своей новой постели из козьих шкур, ее обнаженное тело было мокрым и блестело. Она была готова предстать перед Дэвидом, когда он войдет.
Ваньиру долго ждала этой ночи. Пять лет назад, когда Дэвид наконец-то вернулся из изгнания в Уганде, у них не было возможности насладиться друг другом. Он записался в армию и уехал почти сразу же, отправился в эту ужасную Палестину, где чуть не погиб.
Дэвид оказался дома до окончания войны из-за ранений, полученных тогда, когда его джип подорвался на мине. После двенадцати недель в госпитале в Иерусалиме и еще четырех в
Прошли две свадебные церемонии: гражданская, необходимая для британских властей, и еще одна среди кикую, дань традициям племени. Этим дождливым апрельским вечером они праздновали вторую. Родственники со всей деревни собрались, чтобы разделить радость Вачеры. Дэвид заплатил матери Ваньиру тридцать коз — хороший выкуп за невесту! Они с друзьями построили стены новой глиняной хижины, после чего, согласно обычаю, Ваньиру и женщины утром настелили на них крышу. Две недели назад мать Дэвида сделала на теле Ваньиру церемониальный надрез, позволяющий ей вновь жить половой жизнью, тем самым исправив то, что она совершила с Ваньиру восемь лет назад во время церемонии ируа. Рана зажила, и теперь девушка лежала в ожидании своего мужчины.
Дэвиду казалось, что празднование будет продолжаться вечно.
Ему и хотелось бы заразиться радостью своих танцующих и передающих друг другу бутылочные тыквы с тростниковым пивом соплеменников, однако было не до того. Они были счастливы в своем неведении, сохраняли способность веселиться, но Дэвид, слишком образованный и много думающий о глобальных проблемах, угрюмо сидел в тени, на окраине реального мира.
За свои раны и свою службу британской короне Дэвид получил медаль и почетное досрочное увольнение. И все. Вернувшись домой, он обнаружил, что для него нет работы. Что в Кении нет места для, как кто-то метко сформулировал, «образованного ниггера». Несмотря на то что существовали учителя «местных» школ, африканские клерки в правительственных учреждениях, а также все увеличивающееся число чернокожих частных предпринимателей, никому, похоже, не был нужен амбициозный двадцатисемилетний парень с дипломом по земледелию.
Кто-то передал ему бутылочную тыкву, и он отхлебнул пива.
Он знал, что Ваньиру пошла в их новую хижину, которую он с друзьями построил рядом с хижиной матери. Но он пока не был готов предстать перед своей невестой. Слишком много было в нем злобы и желчи, а в таком состоянии о любви лучше забыть. Поэтому он опустошил тыкву и потянулся за следующей. С другой стороны костра, вокруг которого танцевали молодые люди, Дэвид заметил свою мать. Она сидела и смотрела на него.
Дэвид подсчитал, что его матери сейчас пятьдесят пять лет. Если бы она перестала брить голову, на ней бы появилось множество седых волосков. Но ее лицо все еще оставалось гладким и прекрасным. Шею ее обвивали многочисленные ожерелья. Она все еще носила старомодное платье из мягких шкур, с огромными петлями, возвышающимися по обе стороны от головы.
Вачера для своего народа была ходячим памятником ныне исчезающих старых обычаев. В глазах Дэвида мать была своеобразной священной иконой, напоминающей окружающим, как все было заведено раньше. Сердце защемило от тоски. Сколько же лет она провела в одиночестве! Одна, без мужа, ждущая единственного сына с войны, она жила в хижине, которую регулярно ломали белые люди и которую она терпеливо отстраивала снова и снова, пока ее наконец не оставили в покое. Мать Дэвида, Вачера Матенге, стала в Кении легендой благодаря своей неуступчивости по отношению к европейцам.
По возвращении
— Они восхваляют нас в своих газетах, — говорил он ей, когда они готовили еду в ее хижине. — И по радио тоже. Правительство гордится своими «цветными солдатами». Парламент называет нас героями. Они внушают нам гордость и уверенность в себе. Они учат нас читать, писать и сражаться ради великой цели бок о бок — и луо, и кикую. Но, когда мы возвращаемся в Кению, нам говорят, что для нас здесь нет места, нас не хотят брать на работу. Возвращайтесь, мол, обратно, на территорию своих предков и сидите там. Мама, все британские колонии получают независимость. Так чем Кения отличается от них?
Дэвид знал, что не он один задается такими вопросами. Несмотря на то что разразившаяся война приглушила нарастающую среди африканцев политическую обеспокоенность, которая зародилась в 1937-м, сейчас эта тенденция вновь начала развиваться. Даже теперь, пока Дэвид допивал очередную тыкву с пивом, в Найроби проходило тайное собрание Кенийского Африканского Союза, на котором его лидеры — молодые, образованные и полные сил люди — обсуждали план того, как Кения обретет независимость. Также ходили слухи, что Джомо Кеньята, знаменитый агитатор, собирается вернуться в Кению после семнадцатилетнего отсутствия. Принимая во внимание все эти процессы, как и неотвратимое возвращение домой семидесяти тысяч кенийских солдат в конце войны, Дэвид был уверен, что жизнь в Кении изменится навсегда.
А это значило, что его земля вернется к нему.
Он неуверенно поднялся на ноги и повернулся, чтобы посмотреть на горную гряду, возвышающуюся за рекой. Над верхушками деревьев виднелись огни Белладу, огромного каменного дома, построенного потом и кровью людей кикую. Подумав о белых людях, живущих там, Дэвид прошептал:
— Скоро…
Мать подошла к нему и сказала:
— Иди к своей жене, Дэвид Кабиру. Она ждет.
Он вошел в хижину и застыл на пороге. Тлеющий огонек костра наполнял воздух дымом. Глиняные стены отлично сохраняли тепло. Запах дождя и пива наполнил его ноздри. При виде распростертой на кровати обнаженной Ваньиру Дэвиду стало трудно дышать.
Он почувствовал себя тружеником, для которого настал черед платить подать.
Женщина имела право требовать от своего мужа исполнения супружеских обязанностей. По законам кикую, если она не удовлетворена сексуально, если он не дарит ей детей и не может исполнять свой супружеский долг, она имеет право прогнать его и вернуться в свою семью. Дэвид отчаянно хотел показать ей, как сильно любит и желает ее и как хочет доставить ей удовольствие. Но он был без сил. И чувствовал, что у него сегодня ничего не получится.
Ваньиру подняла руки, и он подошел к ней. Усевшись на кровать, Дэвид положил голову на ее большую грудь и попытался сказать ей, что было у него на сердце. Но он выпил слишком много пива. Язык не слушался его, равно как и любая часть его тела.
Сначала Ваньиру была терпеливой, ведь, будучи медсестрой, понимала в мужской природе много больше, чем любая другая молодая невеста. Она ласкала и гладила его. Говорила ему ласковые слова. Соблазнительно двигала телом. Но когда ее усилия не увенчались успехом, она почувствовала, как в ней вновь просыпается, казалось, забытый гнев.