Мировой кризис: Общая теория глобализации

Делягин Михаил Геннадьевич

Более того: предлагаемые международными финансовыми организациями инструменты и условия финансирования (в том числе политические и организационные) объективно вели не к модернизации экономики и укреплению ее конкурентоспособности, но, напротив, к ее переходу под финансовый контроль ТНК и развитых стран, дезорганизации и долговременной социально-политической дестабилизации всего общества. Собственно, это и наблюдается в большинстве относительно значимых и внутренне неоднородных экономик Африки, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии, реализующих рецепты международных финансовых организаций.

Преимуществом Китая, позволившим ему найти независимый источник финансирования модернизации и избежать утраты экономической независимости,

стало наличие нескольких относительно небольших рыночных некоммунистических китайских государств с высокоэффективными экономиками, а также диаспоры, пронизавшей к тому времени хозяйственные структуры целого ряда стран.

Китайское руководство сделало ставку на инвестиции диаспоры, представители которой - «хуацяо» - стали ключевым источником разгона китайской экономики по крайней мере на первом этапе модернизации. При сохранении государственного контроля за финансовой системой, транспортной инфраструктурой и крупными промышленными предприятиями эффективно стимулировалось создание совместных и полностью иностранных предприятий. Только за 1989-1993 годы в Китае было создано 24 тысячи иностранных предприятий, на которых было занято 23 млн. работников. Инвестиции в эти предприятия за указанный промежуток времени составили почти 40 млрд.долл., три четверти которых поступили из «внешних китайских экономик» - Тайваня, Сингапура, Гонконга и Аомыня (Макао). Доля китайских инвестиций в иностранных была еще выше, так как значительная часть остальной четверти инвестиций поступила от бизнеса этнических ханьцев в иных государствах.

Высокоэффективные китайские экономики (и бизнес хуацяо) за пределами Китая, зарабатывая деньги на экспорте и обслуживании внешней торговли, инвестировали их в известную и дружественную им континентальную экономику, играя роль «воронок», через которые в Китай вливались финансовые ресурсы всего мира.

Категорическое неприятие дипломатического признания Тайваня вызвано не только историко-политическими причинами, но и тем, что отсутствие такого признания затрудняло тайваньские инвестиции в третьих странах, повышая сравнительную привлекательность инвестиций по сохранившимся родственным и дружеским каналам в Китай (сама тайваньская экономика давно уже переинвестирована). С конца 80-х годов эти инвестиции составляли десятки миллиардов долларов, осуществлялись на основе «серых схем» и шли преимущественно через третьи страны.

В 2001 году власти Тайваня, столкнувшись с ухудшением экономической конъюнктуры, были вынуждены снять последние ограничения на инвестиции в Китай, упразднив лимит в 50 млн.долл. и ограничения на движение капитала между тайваньскими банками и их филиалами в Китае. Следует отметить, что за 2000-2001 годы только официально разрешенные частные тайваньские инвестиции в Китай выросли почти вдвое, достигнув 76 млрд.долл..

И сегодня, по оценкам, не менее трех четвертей иностранных инвестиций в Китай осуществляет китайская диаспора, в том числе бизнесмены Тайваня и Сингапура, а также Гонконга и Аомыня, сохранивших определенную хозяйственную обособленность и после их воссоединения с КНР. Развитие высокотехнологичных и особенно информационных производств в этих экономиках сопровождается переносом индустриальных производств, не требующих высококвалифицированной рабочей силы, «на материк», где она исключительно дешева и где ее ресурсы не ограничены.

Существенно, что со второй половины 90-х годов «роль инвесторов некитайского происхождения в финансировании китайской экономики последовательно снижается». (ЗАЙЦЕВ).

Разумеется, имеет место и обратная связь: китайские бизнесмены за пределами Китая, в полной мере осознавая себя китайцами, при эффективной организации сотрудничества с ними со стороны китайского государства, являются мощным инструментом воздействия не только на Юго-Восточную Азию, но и на весь мир.

Пример 33.

Россия в орбите модернизации Большого Китая

Сегодня сфера

экономического влияния Китая включает в себя и Россию - причем в целом, а не только прилегающие к границе территории Забайкалья и Дальнего Востока. Россия используется не только как емкий рынок потребительских товаров произвольного качества, территория для вывода избыточного населения, поставщик сырья и технологий (хотя последнее исключительно важно для китайской экономики). Ее главная, ключевая роль в развитии современного Китая - восполнение исторической паузы, связанной с модернизацией его промышленности.

Направленность этой модернизации оригинальна для современного мира и связана с тем, что китайцы реализуют качественно иную модель развития, чем европейцы и американцы, во многом заимствованную у СССР.

Утвердившись в качестве индустриально развитой страны в сформировавшемся мировом хозяйстве и устойчивой технологической пирамиде, Китай не стал связывать свое будущее с существующим разделением труда (что привело бы его к необходимости искажать структуру своей экономики в угоду меняющейся конъюнктуре мирового рынка), а начал создавать - разумеется, с полным использованием своих преимуществ - относительно самодостаточное и во многом замкнутое на себя хозяйство «полного цикла», выходящее на мировые рынки наиболее развитыми сегментами и получающее с них недостающие ресурсы. В результате минимально возможная в условиях вынужденной экспортной ориентации зависимость Большого Китая от внешней конъюнктуры сочеталась с максимальным влиянием на мировые рынки и мировую политику.

Конечно, сегодня, при экспортной ориентации и недостатке интеллектуальных ресурсов, несмотря на успехи Тайваня и Сингапура, Китай не может рассчитывать на построение собственной «технологической пирамиды», как это сделал СССР. Но он и не ставит такой задачи, так как две технологические пирамиды не могут выжить на одном мировом рынке - как два медведя не могут ужиться в одной берлоге. Скорее, Китай инстинктивно избрал более соответствующую его национальному духу стратегию «просачивания» (см.ниже - параграф ….), при которой верхние этажи мировой технологической пирамиды все более насыщаются китайцами и тем самым становятся все более «китайскими». Это ведет к ползучей «китаизации» процесса создания новых технологий и даже технологических принципов, прелести которой уже прочувствовали США.

Процесс формирования относительно замкнутой «экономики самообеспечения» еще далек от завершения: модернизация в самом разгаре и, соответственно, отношения с не являющимися стратегическими конкурентами странами, обеспечивающими ее (и в первую очередь с Россией), напоминают «медовый месяц».

После завершения определенных этапов модернизации китайской экономики российские производители будут лишаться соответствующих рынков сбыта. Характерно положение с энергетическим машиностроением (сегодня Китай на 90% обеспечивает себя сам, а на остальные 10% могут претендовать только компании, имеющие в нем совместные предприятия) и некоторыми химическими продуктами, в частности, капролактамом (помимо ограничения импорта, китайское производство в целях импортозамещения переводится на использование жидкого капролактама, производящегося только в Китае).

Парадоксальность ситуации заключается в том, что гибель части предприятий российской индустрии предрешена по иной причине - из-за принявшего уже необратимый характер недоинвестирования, из-за которого крайне инерционный процесс выбытия оборудование вследствие физического износа стал уже почти необратимым.

Российские предприятия, как правило, работают без необходимых инвестиций, обеспечивая себя лишь оборотными средствами, - и поражающий прирост инвестиций в первой половине 2000 года на 36,7% (больше, чем в годы первых пятилеток!), равно как и общий прирост инвестиций в …% за 2000-2002 годы (при этом стремительно затухающий: с 17,4% в 2000 до …% в 2001 и 2,6% - в 2002 году) все равно совершенно недостаточен после десятилетия, за которое инвестиции рухнули вчетверо.