Миры Клиффорда Саймака. Книга 18
Шрифт:
— При допросе под наркозом, — перебил его судья, — вы согласились с тем, что использовали свое положение, дабы попустительствовать разного рода издателям — очевидно, желая нанести ущерб этому плану.
— Ложь! — вскричал Фрост. — Все не так! Призрак грустно покачал головой:
— Увы, именно так. Вы признались в этом. С чего бы вы стали наговаривать на себя?
— Суд… — горько произнес Фрост. — Среди ночи. Хватают на улице и насильно привозят сюда. Без официального ареста. Без адвоката. И, полагаю, без права
— Вы абсолютно правы, — кивнул судья. — Без права на апелляцию. В соответствии с законом результат подобной экспертизы, вкупе с решением суда, является окончательным. Согласитесь, это самый надежный способ достичь правосудия.
— Правосудия?!
— Мистер Фрост, — укоризненно взглянул на него судья. — Я проявлял терпение. Учитывая ваше прежнее служебное положение, я был крайне снисходителен к вашим репликам — вряд ли уместным в суде. Могу уверить вас, что разбирательство велось должным образом и в полном соответствии с законом. Вы признаны виновным по обвинению в измене, приговор я вам сейчас зачитаю.
Призрачная рука ушла в темноту, извлекла оттуда очки и водрузила их на нос. Потом — все еще продолжая жить отдельно — рука подняла стопку шелестящих бумаг.
— Дэниэл Фрост, — начал судья, — решением суда вы признаны виновным по обвинению в измене человечеству. Факт измены составляет сознательный саботаж программы достижения бессмертия — не только для лиц, находящихся в данный момент в дееспособном состоянии, но и для тех, чьи тела находятся на сохранении. По приговору суда, в полном соответствии с законом вы, Дэниэл Фрост, изгоняетесь из общества, вследствие чего вам запрещено…
— Нет! — закричал Фрост. — Вы не можете так поступить! Это…
— Пристав! — крикнул судья. Цепкие пальцы схватили Фроста за плечо.
— Заткнись, ты! И слушай, что тебе говорят.
— Вам запрещается общение, — продолжал судья, — и любого рода контакты с людьми, которым, в свою очередь, под угрозой аналогичного наказания, запрещается вступать в какие-либо связи с вами. Вы лишаетесь личного имущества, кроме — в целях соблюдения приличий — той одежды, которая находится на вас. Остальное имущество конфискуется. Вы также лишаетесь всех прав, кроме права на сохранение тела после смерти. Кроме того, чтобы окружающие были осведомлены о вашем положении изгнанника и могли бы избежать контакта с вами, у вас на щеках и лбу будет вытатуирована буква «О» красного цвета.
Судья отложил бумаги и снял очки.
— Хочу добавить еще вот что, — сказал он. — Из милосердия татуировка была нанесена, пока вы находились под действием наркотика. Процедура эта весьма болезненная, а в задачу суда не входило причинить вам дополнительные страдания или унижения. Но должен вас предостеречь. Суд понимает, что применением различных средств татуировка может быть сокрыта или даже сведена. Не советую вам поддаваться подобному соблазну.
Он пристально взглянул на Фроста.
— Вам понятно?
— Да, — пробормотал Фрост, — мне понятно. Судья потянулся за молоточком и стукнул по столу. Звук глухо прозвучал в пустой комнате.
— Дело закрыто, — сказал он. — Пристав, вышвырните его на улицу. То есть я хотел сказать — отпустите.
Глава 18
Ночью крест опять рухнул.
Глава 19
Восточная часть неба начинала светлеть. Фрост нетвердо стоял на тротуаре, он еще не пришел в себя, наверное, продолжал действовать наркотик. Он ощущал странную смесь отчаяния, ужаса и жалости к самому себе.
Что-то тут не так, понял он. Дело не столько в приговоре, сколько в самом времени заседания суда — на исходе ночи. И в том еще, что в зале не было никого, кроме судьи и пристава — если они, конечно, таковыми являлись.
Дело сфабриковано. Маркус до него добрался. Есть в этой бумаге что-то, раз Маркус идет на все, лишь бы не дать ей всплыть.
Но что он теперь мог поделать? И сможет ли когда-нибудь? Кто теперь его выслушает? С кем он может поговорить? «Апелляция невозможна», — заявил призрак. Да, это так. Апелляцию ему не подать.
«Я могу оказаться скомпрометирован», — кажется, так сказал он Энн Харрисон.
— Энн, — прошептал Фрост.
Боже мой, ведь существовала Энн Харрисон. Не оказалась ли она — по своей воле или нет — просто наживкой? И не обмолвился ли он в суде о ней? Не сказал ли он, что документ мог попасть к Энн?
Под наркозом он, несомненно, выдал ее. Выдал бы, только вряд ли его допрашивали — тогда бы это был настоящий суд и, конечно, его бы не осудили: он не мог наговорить на себя. Никакого допроса не было.
Чуть покачиваясь, он смотрел, как светало. Сомнения, вопросы — все перемешалось у него в голове.
Вычеркнут из человечества.
Никто.
Комок протоплазмы, оказавшийся на улице — без всего, без надежды.
С единственным правом — умереть по-человечески.
И это явно подстроено Эплтоном.
Вот на что тот рассчитывает! На то, что лишенный всех прав, он отринет последнее, которое у него осталось.
— Нет, Маркус этого не дождется, — сказал Фрост и себе, и ночи, и всему миру, в том числе — и Маркусу Эплтону.
Он неуверенно побрел по улице. До того как рассветет, ему следует найти укрытие. Укрыться от насмешек, гнева и бессердечной жестокости. Он должен скрыться не из мира, но от мира — он теперь не часть его, он ему враг. Любой может поднять на него руку, защита ему лишь ночь и одиночество. Ни закона, ни права для него более не существует.