Миры Клиффорда Саймака. Книга 6
Шрифт:
Они ушли, а я вытащил яйца и бекон, поставил на огонь котелок с кофе и начал стряпать. Уже начало светать, когда я отнес им тарелки с едой и котелок. Трицератопсы все еще оставались в речной пойме.
— Ты когда-нибудь в своей жизни, — сказала Райла, — видел что-нибудь прекраснее этого?
На самом деле это стадо было захватывающим зрелищем. На протяжении почти двух миль вдоль течения реки долина была покрыта этими животными. Они методично объедали низкорослый травяной покров поймы. Там имелись детеныши, ненамного превышавшие размером свинью, были и экземпляры побольше, по-видимому, годовалые бычки, но большинство все же составляли
Именно эти гребни и были источником слышавшегося мне ночью треска.
— Что мы с этим предпримем? — поинтересовался я.
— Мы продвинемся в их сторону, — ответил Бен. — Будем идти медленно, без резких движений и звуков. Если они нас заметят, остановимся. Как только отвлекутся, пройдем еще. Надо проявить большое терпение. Райла будет в середине, мы по бокам. Если они проявят признаки агрессивности, Райла отступит, а мы останемся на месте. А дальше видно будет.
Мы доели завтрак и оставили тарелки и котелок на том же месте, не унося их обратно в лагерь. И начали наше шествие, если можно его так назвать.
— Не имеет смысла, — сказал я, — торчать во весь рост на виду у них.
Бен не согласился со мной.
— Если мы пригнемся или поползем к ним, мы их напугаем. А пока они нас видят, мы, может, и не покажемся им слишком опасными.
Это наше продвижение, наверное, заслуживало бы внимания публики! Мы делали всего пару шагов и останавливались, как только животные лениво отрывались от корма и удостаивали нас взглядом. По-видимому, Бен все же был прав. Они не слишком были озабочены нашим присутствием.
Мы переставали двигаться еще и для того, чтобы Райла отсняла это стадо, панорамируя камерой вверх и вниз, для общих и средних планов. Мы приблизились к ним почти на пятьдесят ярдов, когда они наконец по-настоящему обратили на нас внимание. Два больших самца прекратили пастись и повернулись к нам, подняв головы и угрожающе наставив рога прямо в нашу сторону. Их кинжальные острия смотрели прямо на нас.
Мы застыли. Слева от меня стрекотала камера, но я не сводил глаз с этих самцов, держа ружье на весу. Одним движением я вскинул его к плечу. И, как это ни забавно, оно показалось теперь мне почти невесомым, хотя так досаждало раньше, когда я тащил его с собой!
Треск, издаваемый гребнями, прекратился. Все гребни животных вдруг одновременно замерли. Все они, все это стадо, подняли головы и уставились на нас. Целое стадо было в состоянии боевой готовности.
Бен тихо проговорил:
— Начинаем тихо отходить. Медленно. По шажку. Следите за тем, куда ставите ногу. Не оступитесь.
Мы начали отступление.
Один из крупных самцов рванулся вперед на несколько шагов. Я снова вскинул ружье. Но после этого внезапного рывка он остановился и яростно повел головой в нашу сторону. Мы продолжали отходить.
Другой самец тоже ринулся вперед и тоже остановился возле первого.
— Это обманные выпады. Они нас пугают, но не надо их раздражать. Отступаем дальше, — негромко произнес Бен.
Камера продолжала жужжать.
Оба самца не сводили с нас глаз. Когда мы были уже на расстоянии ста ярдов или чуть больше, они отвернулись и вновь побрели к стаду, которое уже снова спокойно паслось.
Бен облегченно вздохнул.
— Это было слишком близко, — сказал он. — Мы слегка переборщили.
Райла опустила камеру.
— Зато удалось здорово заснять, — заметила она. — Это то, что нам как раз и нужно!
— Этого тебе достаточно? — спросил я.
— Думаю, что да, — ответила Райла.
— Ну, тогда давайте возвращаться, — предложил я.
— Отступаем по-старому, — сказал Бен. — Не надо поворачиваться к ним спиной!
Мы еще довольно долго так отходили, потом повернулись и пошли к лагерю.
За нами вновь слышалось потрескивание гребней. Стадо продолжало мирно пастись. Все было снова в порядке. Докучливые посягатели отступили, и трицератопсы вновь могли заняться делом.
Я спросил Бена:
— А почему ты решил, что мы можем к ним приблизиться? Откуда ты знаешь, как могут вести себя динозавры?
— Я не знаю, — ответил он, — а просто действую наудачу. Я подумал, что они вряд ли отличаются от всех других животных, которых мы знаем в свое собственное время…
— Но ведь и в наше собственное время не подойдешь так близко к лосям или горным козлам?
— Нет, разумеется, к ним не подойдешь. Наверное, к лосям или горным козлам сейчас и приблизиться-то совсем нельзя. Теперь все животные знают, кто мы такие есть, и не подпускают нас к себе на выстрел. Вот в старые добрые времена, когда люди не встречались им так часто, к стаду можно было и подойти. Раньше в Африке охотники за бивнями приближались к слонам почти вплотную. На старом американском Западе до массовой охоты на бизонов к их стадам тоже можно было подойти поближе. Существовала лишь некая невидимая линия, которую нельзя было переступать. И большинство старых охотников могло на глазок эту линию рассчитать.
— Выходит, мы эту линию переступили? Бен покачал головой.
— Не думаю, что это было так. Мы подошли прямо к ней, и они дали нам об этом знать. Если бы мы ее переступили, они бы обязательно напали!
Райла предупреждающе зашикала. Мы остановились.
— Треска нет, — сказала она. — Они перестали трещать.
Мы обернулись и увидели, что именно прекратило этот треск!
Двигаясь по низу холма в какой-нибудь полумиле от нас, в сторону стада направлялось чудовище, при виде которого у меня перехватило дыхание. Это был не кто иной, как старина Рекс собственной персоной!
Не могло быть никаких сомнений, это был он!
Он выглядел не в точности так, как его изображали художники двадцатого столетия, но все же очень похоже, и ошибиться было невозможно!
Огромные мускулистые задние конечности, заканчивающиеся мощными когтистыми лапами, решительно переступали, буквально пожирая расстояние и приближая к стаду могучую жестокую тварь с неуемной агрессивностью. Но самой страшной была голова. Она поистине внушала ужас. Возвышаясь почти на двадцать футов над землей, она, казалось, состоит из одной только пасти, в которой в свете ранних солнечных лучей сверкали шестидюймовые клыки. Под нижней челюстью свисал неучтенный ни одним из художников нарост, который украшал эту тварь жутким по красоте радужным ошейником. В свете солнца этот ошейник переливался оттенками голубизны, желтизны, ало-красного, малинового и зеленого. Эти оттенки переходили один в другой, напоминая сияние виденных мной витражей в старинных храмах. Но я с неожиданной досадой подумал, что не могу припомнить, в каких именно церквах я видел такие витражи?