Миры отверженных
Шрифт:
Леонтий, снисходительно хлопнул Ида по плечу, так что мальчик, чуть было не просел от тяжести ладони. – Ну что ж зеленокожий, наконец, и от тебя есть какая-то польза, так что можешь пока, ходить свободно, – мы тебя не съедим, – и Леонтий громко захохотал, и его смех подхватил Хильдебальд.
Запахи мяса, уже жарившегося на костре, придали бодрости и оптимизма всем, и весёлое настроение уже охватывало всех колонистов, включая даже вечно ходившего в унынии, отца Дариона.
Спустя час, наевшись до отвала оленины и мяса птицы, вся компания развалилась на травке и, разомлев от солнца, вели неспешную беседу, рассказывая
– А твой боец, также силен в искусстве боя, как и в искусстве схватки с куском оленины? – под общий смех, спросил Леонтий Хильдебальда, ковыряя в зубах травинкой.
– Лучшие земли – между холмами, лучшее мясо – между костями, – невозмутимо ответил толстяк, не прекращая свой процесс.
Хильдебальд слегка ухмыльнулся. – Он боец конечно – не самый знатный, но, зато он за меня, и за моего сына, пойдет и в огонь и в воду, не щадя себя. А у тебя римлянин, есть такие люди, за которых ты можешь, также поручиться?
– Ну, чтоб также работали за столом, то точно вряд ли, – засмеялся Леонтий.
После вкусной и плотной еды он был настроен миролюбиво, и не стал обращать внимания на укол, в свой адрес, и тут его взор упал на священнослужителя. Отец Дарион, который постоянно находился в женском окружении из танцовщиц, Лидии, и ее рабынь, в этот момент также пребывал в довольно неплохом расположении духа.
– Святой отец, как вы? Я вижу, что вам уже значительно легче, и вы не кричите о конце света. Что-то видимо произошло, о чём мы тут все не знаем? Просветите нас всех.
– Леонтий, я слышу в ваших словах издёвку, но я всё же отвечу вам. Да, хорошая и сытная еда на голодный желудок не может не оказать умиротворяющего влияния на страждущего. Но мы также знаем, что только духовная пища приносит настоящее исцеление тем, кто пал духом.
– Святой отец, я всё понимаю про духовную пищу, но разве это не вы, только что умолотили здоровенный бок фазана? – под дружный смех продолжил Леонтий, решивший окончательно сместить акценты насмешек на священника.
Даже Лидия, откровенно и во всем поддерживающая святого отца, и та не смогла удержаться от улыбки, которую правда постаралась быстро согнать с лица. – Леонтий, прошу тебя, будь повежливей со святым отцом.
– Да, моя плоть слаба, и нуждается в поддержке, – так же, как и у любого существа, – не стал возражать Дарион. Но моё отличие от других сынов и дочерей божьих, в том, что я осознаю, насколько я грешен, и я молю Господа нашего создателя, ниспослать мне силы для того, чтобы смириться со своей нынешней участью и принять её, – с послушанием и кротостью. Я многое переосмыслил этой ночью, и мне очень стыдно перед всеми вами и перед Господом нашим. Ведь я совершил страшный грех, – я впал в уныние. Я не имел права такого допустить. Более того, я своим унынием, заражал и окружающих. Отныне, я буду более твёрд в своей вере. Я знаю, Господь недаром ниспослал нас в этот ад, и вот почему я, оказался именно здесь, рядом с вами. Я помогу всем нам укрепиться в вере в Господа нашего и постараться принять достойно этот конец.
– Ну и где ты видишь, этот конец? Где ты тут увидел ад? – набросился на него Лисипп. Дарион посмотрел на грека с презрением.
Грек встал на ноги. – Ну, вот, смотри. Тут полно живности, которая сама идёт тебе в рот. У нас есть вода. И здесь
Его поддержал Ольдих. – Сюда еще бы бочонок вина, и я посчитаю себя самим счастливым человеком на Земле.
Ольдих запнулся, вспомнив, что он находится не на Земле … Ну, не на Земле, а вот здесь. Я просто не знаю, как это место назвать.
Дарион улыбнулся. Наконец-то он почувствовал себя в своей стихии. Сейчас он преподаст, всем этим еретикам и слепцам, урок. – А вот в том-то и дело, что дьявол коварен. Он специально нагнал на ваши глаза пелену, чтоб вы не замечали реально происходящего. Человек должен в поте лица добывать свой хлеб. Он должен его заслужить. А как вы получили сегодняшнюю пищу? Вы же вообще палец о палец не ударили. Вы даже не вспотели, когда гнались за этим оленем. Вы где-то видели что-то подобное? Чтоб тварь даже не боролась за свою жизнь? А вы, – он посмотрел в сторону Леонтия, – вы просто скрутили этим птицам головы. И они ведь тоже даже не сделали попытки защитить свою жизнь. Вы разве считаете это в порядке вещей? Я говорю вам, – это всё происки дьявола. Голос Дариона звучал все уверенней, и все смешки на поляне постепенно прекратились. Доводы священника были весьма убедительными.
И только Лисипп все равно не унимался. – Может быть и так, но овечку когда режут, – она ведь тоже не сопротивляется.
Дарион гневно посмотрел на грека. – А с вами, у меня разговор короткий. Вернее не будет никаких разговоров. И чтоб более, не приближались к моим людям с разговорами, о своих языческих божках. Вы только вносите смуту в их невинные души, которые ещё больше запутываются и не могут воспринимать слово Божье, – Дарион презрительно посмотрел на грека, и, отвернувшись, отошел в сторону, где сидела группа женщин.
Леонтий присвистнул, – Вот так вот, Лисипп. Полная виктория отца Дариона, – и подмигнул ему.
Грек с досады, махнул рукой – Да ну, его.
– Да, кстати Леонтий, – подал голос Хильдебальд. – Тут вроде все заняты делом. А почему мы должны кормить всех этих? – вандал кивнул в сторону музыкантов и танцовщиц.
– И то, правда, вандал, – согласился римлянин. – Лисипп, а ну-ка тащи этих тружеников песни и танца сюда.
Через минуту музыкальная группа стояла перед Леонидом. Леонтий, продолжал ковыряться травинкой в зубах. – Вот тут о вас, беспокоятся. Вы все, конечно, люди вольные, но тут справедливо спрашивают, а почему мы вас должны кормить, поить, защищать от диких зверей? Может вас, как вольных людей, отправить на четыре стороны, и вы, как хотите, – так и живите.
У бедолаг вытянулись лица от испуга.
– Или вы всё же по призванию нам пригодитесь? А ну, давайте, ублажайте нас, своим искусством, а там глядишь, может и решим, что вы нужны.
– Но у нас нет с собой никаких инструментов, – нерешительно промямлил один из музыкантов.
– Ничего страшного, вы пойте что-нибудь. Давайте – давайте, а то передумаю сейчас. Леонтий грозно нахмурился, при этом очень сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Музыканты что-то затянули нестройно в три голоса, и девушки начали кружиться в каком-то танце. Но то ли оттого, что это все было из-под палки, то ли из-за солнца, стоявшего прямо над головами, то ли из-за полных желудков, – но зрелище было совершенно тягостное, и кроме скуки и зевоты ничего не вызывало.