Миры под лезвием секиры
Шрифт:
— Не могли эти гады далеко уйти, — сказал Зяблик. — С двумя бабами и доходягой особо не побегаешь.
— Любите вы, братец мой, всякие умозаключения с похмелья строить, — отозвался Смыков. — Искать надо, искать.
Все покинули квартиру и, разбившись на пары, приступили к осмотру прилегающей территории. Соседние дворы густо заросли сорной травой, но и тропинок вокруг хватало. Тут отличился сын степей Толгай, первым обнаруживший на одной из этих тропинок свежий окурок самокрутки со следами крови на изжеванном конце. В этом месте импровизированные
Понюхав его. Зяблик авторитетно заявил:
— Наркота какая-то… С табаком она и рядом не валялась.
Еще через пятьсот метров отыскались и двери. Они были аккуратно прислонены к стене полуразвалившейся пятиэтажки и еще издали посылали Зяблику издевательский привет. Когда подошли поближе, стало видно, что кровью намалевана лишь первая буква, а все остальные углем.
— Ого! — присвистнул Смыков. — «Зяблик, теперь ты наш». Как это понимать, братец ты мой?
— Куда же они доходягу дели? — не обращая внимания на его слова. Зяблик оглянулся по сторонам. — Под руки, что ли, повели?
Человеческий голос, раздавшийся со стороны кирпичных руин, заставил всех четверых мгновенно рассредоточиться за ближайшими укрытиями.
— Здесь я… здесь… — с натугой выговаривая каждое слово, произнес прятавшийся в развалинах человек. — Давно вас дожидаюсь… Думал, не придете… Уже помирать собрался…
— Выходи! — приказал Зяблик, целясь на звук.
— Не могу… Продырявила меня ваша баба, — человек закашлялся и забулькал горлом.
— Это вы, что ли, Моисеев? — удивленно спросил Цыпф.
— Я, Лев Борисович, я…
— Когда же ты, курва, ссучиться успел? — Зяблик от ненависти аж зубами заскрежетал.
— Ругаться-то не надо… Я уж, считай, в могиле лежу… Травку покуриваю… Из-за нее и не сдох пока… Сказать вам кое-что надо… Для этого меня и оставили…
— Ну, говори! — Зяблик сделал Смыкову знак рукой и пополз в обход развалин.
— Бабам вашим вреда не будет… — голос Моисеева звучал так, словно в глотку ему постоянно вливали что-то жидкое. — Вернут их вам… Но не за так…
— А за как? — поинтересовался Смыков.
— За человека одного взамен.
— Какого человека?
— Знаете вы его… Видели… Везде его по-разному зовут… Кто Белым Чужаком, кто доном Бутадеусом…
— Ничего себе условие! — хмыкнул Смыков. — Может, вам еще и солнце на небе зажечь?
— Уж постарайтесь… если баб ваших жалеете… Сетью ловите или на коленях уговаривайте… Дело хозяйское… Этот ваш горластый, говорят, и не такие штучки проделывал… Где он, кстати? Почему молчит?
— Брезгует с предателем разговаривать, — нашелся Смыков.
Зяблик уже давно исчез из поля зрения и мог находиться где угодно.
— Вы, мужики, без фокусов… У меня граната в руке… Чтоб зря не мучиться… А если насчет предателей разговор зашел, то еще неизвестно, кто среди нас предатель… Вы сами народ до ручки довели… Аггелы дело говорят… Хватит дикарям зад лизать… Хватит по своим норам сидеть… К ногтю всякое быдло пора брать… И басурман, и кабальерос, и арапов поганых… Уж если все так перевернулось, то и жизнь нашу пора переворачивать…
— Каину молиться? — подал реплику Цыпф.
— Каину молиться не надо… Он человек, а не ваш зачуханный боженька… Кому он, спрашивается, помог? А Каин всегда как надо поступал… С теми, кто ему мешал, не чикался… Эй, не подходи! Я живым не дамся!
В развалинах глухо рвануло. Из двух-трех окон шибануло кирпичной пылью. Еще с минуту камни недовольно ворчали, укладываясь по-новому.
— Противотанковая, — с уважением сказал Смыков, а после громко позвал: — Где вы там, братец вы мой? Живы?
— Твоими молитвами. — Зяблик показался с противоположной стороны дома. — Чутким, зараза, оказался… Надо будет потом проверить, через кого он к нам на службу пролез.
Они вернулись в Лилечкину квартиру. Чмыхало разжег очаг. Цыпф налепил манек. Смыков их поджарил. Поели сами, потом друг всех животных Зяблик накормил крошками тараканов. Стали обдумывать планы, но на этот раз спокойно, без надрыва.
— Белого Чужака нам не уломать, — сказал Зяблик. — И время терять не стоит. Надо аггелов искать, которые здесь побывали.
— Считаю целесообразным оповестить о случившемся все наши ватаги… — добавил Смыков. — Пусть не дремлют на границах.
— Пешком далеко не уйти, — осторожно заметил Цыпф. — Транспорт нужен.
— Коней купи, — меланхолично посоветовал Чмыхало. — За один пистолет три хороший конь дают.
— Не знаю, как коней, а коров вам, братец вы мой, пасти придется, если машину не восстановите, — сказал Смыков. — Товарищ Цыпф внес своевременное предложение. Вот и займитесь вместе с ним этим вопросом.
— Якши, — не стал спорить Чмыхало. — Только скажи, где добрый мотор брать? Где колеса брать?
— Там недалеко община есть. В деревне Маковка. Ихние гаврики колеса сперли, больше некому, — подсказал Зяблик. — Спросите Пыжлова Максима Ивановича. Скажите, что от меня. Только повежливее с ним. Хороший мужик и специалист незаменимый. Правда, нервный. Вместе со мною срок мотал в Коми. Он вам и мотор отремонтирует, и колеса найдет… А мы пока здесь пошуруем. Может, и не ушли аггелы из города.
— Вряд ли, — покачал головой Смыков. — Кого-то из своих они тут, безусловно, оставили для связи. Но Веру Ивановну и Шансонетку увели подальше.
— А куда бы их могли увести? Давайте вместе подумаем. — Цыпф взял из очага уголек и стал рисовать на беленой стене кухни. — Вот Отчина. Вот мы. В Отчине они могут спрятаться?
— Вряд ли, — сказал Зяблик. — Мы тут за неделю всех на уши поставим.
— А идти через всю Отчину, скажем, в Трехградье они решатся?
— Тоже вряд ли.
— Значит, — Лева продолжал быстро рисовать, — остается три пути: в Кастилию, в Лимпопо и в Степь. Благо все рядом. Какой путь предпочтительней?