Миры Пола Андерсона. Т. 13. Торгово-техническая лига
Шрифт:
И все равно он был счастлив; уже сама зловещая дикость обстановки вызывала подъем — новый, незнакомый мир, за которым обязательно последуют многие и многие другие. А скоро Рождество, уют и веселье, и воспоминания о доме — родителях, брате и двух сестричках, о tio Пепе и tia Кармен, о маленьком мексиканском городке, о смехе детей, когда один из них промахивается палкой по pinata [19] …
— Раелли, терратан!
Стой, землянин. Хуан замер.
19
В
Крик застал его на самом дне ущелья, через которое лежал кратчайший путь к флиттеру. Солнце пряталось за одним из склонов, небо почти уже потемнело; кусты и валуны едва различались во мраке.
Слабый металлический отблеск, затем еще один — через мгновение во тьме проступили наконечники копий и металлический панцирь; остальные воины были в кожаных нагрудниках. Их фигуры оставались смутными, неопределенных очертаний пятнами, если не считать стального блеска огромных глаз.
Сердце Хуана упало.
«Это друзья, — попытался успокоить себя мальчик. — Народ Черных Шатров горит желанием сотрудничать с нами… А зачем тогда они меня здесь ждали? Их тут десятка два, зачем они прятались, а потом взяли меня в кольцо?»
Во рту неожиданно пересохло, Хуан с трудом заставил себя произнести непривычные звуки — слава еще Богу, что горожане и кочевники изъяснялись практически на одном и том же языке.
— П-приветствую вас. — Он отчаянно припоминал принятую в пустыне форму приветствия. — Я Хуан, сын Санчо, по прозванию Эрнандес, верный последователь торговца Томаса, сына Уильяма, по прозванию Овербек, и я пришел с миром.
— Я Токоннен, сын Удассы, вождь племени Эласси, — произнесло львино-величественное существо в панцире. В его голосе звучало полное презрение. — И мы не верим больше, что кто-либо из землян может прийти с миром.
— Что? — Ужас оглушил Хуана. — Но мы и вправду пришли с миром. Почему…
— Вы поселились среди народа Города — и теперь Город покушается на наши земли… Стоп! Я знаю, что это у тебя!
Рука Хуана уже сжимала бластер. Туземцы зарычали и отвели назад свои копья, готовые метнуть их в чужака. Токоннен спокойно продолжал:
— Я слышал о таком оружии. Из него вылетает струя огня, ярче, чем солнце, и там, куда попадает эта струя, плавятся камни. И ты думаешь запугать этим мужей Эласси? Обнажай его, — презрительно добавил он, — если хочешь.
Не совсем понимая, что же это он делает, Хуан выхватил бластер из кобуры — и тут же опустил его стволом вниз.
— Я только хотел пособирать здесь кристаллы…
— И кто же поверит этому, если ты меня убьешь? — прервал его Токоннен. — К тому же ты успеешь убить только двоих-троих из нас, а потом тебя пронзят копья остальных. Мы знаем, как плохо видит ваше племя даже в самом начале сумерек.
— Но что вам нужно!
— Когда мы увидели, как ты опускаешься — увидели еще издалека, — мы сразу поняли, что нам нужно. Нам нужен ты, мы будем держать тебя среди нас, пока твои соплеменники не покинут Дахию.
Какой-то частью разума Хуан понимал, что попасть в заложники — это тот же самый смертный приговор. Он не мог есть местную пищу, изобиловавшую ядовитыми для человека протеинами. Более того, без хорошего запаса антиаллергена он умрет от удушья еще раньше, чем от голода, только как убедить в этом неграмотного кочевника?
Но другая его часть пыталась найти выход.
— Ну чего вы, собственно, взбесились? Неужели так уж страшно, если несколько городских обитателей придут сюда за адиром? Или… или вы можете ответить им «нет». Ведь можете, верно? Мы — земляне — мы не имеем никакого отношения к их посольству.
— Мы не можем позволить себе верить в вашу искренность — в искренность тех, кто явился сюда за наживой, — ответил Токоннен. — Что вам до нашей свободы, если наши враги предложат вам более выгодную сделку? И мы помним, мы все помним, даже за сто поколений мы не забыли Империю. И они, в Дахии, тоже помнят. Они восстановят ее, снова скуют нас своим владычеством — или вытеснят в гиблые места. Сборщики урожая будут шпионами, их приход станет началом завоевания. А эта земля — наша, она крепка костями наших отцов, она обильна плотью наших матерей. Она слишком священна, чтобы ее попирал имперский сапог. Тебе, торгашу, такого не понять.
— Мы хотим вам добра, — жалко прозаикался Хуан. — Мы дадим вам разные вещи…
Еле различимый на фоне сумрачного неба Токоннен высокомерно вскинул гриву. Его слова гремели, как удары колокола.
— И ты думаешь, что какие-то вещи могут быть нам дороже, чем свобода нашей земли? Отдай мне оружие, — произнес он уже более спокойно, — и пошли. Завтра мы доставим твоему вождю послание.
Воины сделали шаг вперед.
Дальше Хуан действовал инстинктивно, не раздумывая. Он просто знал, как нужно поступить. Вскинув бластер, он выстрелил прямо вверх.
От грохота вспоротого воздуха заложило в ушах, остро пахнуло грозовым озоном. Голубая, ослепительная стрела энергетического пучка бешено рванулась к ранним вечерним звездам.
Туземцы закричали; вспышка позволила Хуану увидеть, как они отшатнулись, выронили копья и прижали руки к глазам. Даже человеку трудно смотреть на эту искусственную молнию — что же тогда говорить о жителях сумеречного мира. На какое-то время воины лишились зрения.
Хуан хватил глоток воздуха и бросился бежать.
Вверх по склону! Из-под ног сыпались мелкие камешки. Дальше, через холмы! Сзади слышались яростные крики погони.
Солнце ушло за горизонт, и почти сразу настала полная, глубокая ночь. Здесь она была не такой темной, как на Земле — в небе висели огромные звезды Плеяд, их окутывала кружевная туманность, протянувшаяся от горизонта и до горизонта. Однако Хуан часто падал, спотыкаясь о незамеченные в темноте препятствия; его сердце выскакивало из груди, легкие горели огнем.
Этот отчаянный бег продолжался уже целую вечность, когда впереди показался флиттер. Хуан решился наконец взглянуть назад — и убедился в справедливости худших своих опасений. Погоня приближалась. Вспышка ослепила туземцев лишь на недолгое время. И нет сомнения — теперь они следят за ним периферийным зрением, готовые мгновенно отвести глаза, если беглец задумает выстрелить снова.