Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
Шрифт:
Воющий гул стих, других самолетов слышно не было.
— Пошли, — распорядилась Катя. Молодой солдатик молча прошел несколько шагов, потом удивленно воскликнул слабым голосом:
— Товарищ, а мы куда идем? По-моему, на юг.
— Ты не ошибся.
— Да, но… Это же вражеская территория. Наши на северной окраине.
— Знаю, — она ухватила его за локоть и потащила вперед. — Я на задании. Если хочешь, возвращайся сам. Сомневаюсь, что тебе удастся уйти далеко. А хочешь, пошли со мной. Только учти: не сможешь идти, придется тебя бросить. Будешь шуметь или мешать — придется тебя убить. Но, по-моему,
— Постараюсь не мешать, — сжав здоровый кулак, прошептал боец. — Спасибо, товарищ.
Зайцев меня вряд ли поблагодарит за это, подумала она. От успеха задания зависит много жизней, и спасение одного калеки не окупит провала. Ничего, снайперу частенько приходится полагаться лишь на собственные суждения. Если ей удастся довести этого рядового до его воинской части, ее начальство ни о чем и не узнает. А вдруг он действительно может сообщить нечто важное?..
Улица вывела их к Крутому яру и оборвалась. Здания по ту сторону оврага пострадали от налетов не меньше, чем здесь, но там, ближе к центру города, застройка была когда-то гораздо плотнее.
— Надо перебраться на ту сторону, — сказала Катя. — Моста, как видишь, нет. Скатимся вниз, потом придется ползти наверх. Пойдешь первым.
Боец кивнул. Голова его тряслась, но все-таки это был кивок. Пригнувшись, он метнулся через открытый участок, упал на живот у края оврага и скрылся из виду. Катя ждала, что по нему вот-вот откроют огонь. Нужды в живом щите она не испытывала, но раз уж он здесь, так пусть докажет, что не слишком неуклюж: во всяком случае, подставляться под огонь за компанию она не имеет права. Но боец держался не так уж плохо — значит, шок был нетяжелым, и жизненная энергия юности помогает ему прийти в себя.
Взяв винтовку наперевес, насторожив все чувства, она последовала за раненым. Промерзшая земля похрустывала, лишенные листьев кусты царапали кожу. Спуск оказался нетруден, но когда они начали взбираться наверх, силы изменили солдату. Он немного вскарабкался по склону, сорвался, соскользнул и свернулся калачиком, отчаянно впивая воздух хрипящими легкими. Пришлось закинуть винтовку на плечо и подобраться к нему на четвереньках. Боец поднял на нее полный отчаяния взгляд.
— Не могу, — просипел он. — Прости. Иди одна.
— Мы уже почти на месте, — она подхватила его левой рукой под мышку. — Ну же, давай, черт тебя побери, давай!
И, не отпуская его, принялась взбираться по крутому склону задом наперед, изо всех сил упираясь в землю, как лошадь на раскисшем проселке, когда пытается выволочь увязшее в грязи орудие. Юноша сцепил зубы и старался, как мог. Вдвоем они все-таки одолели подъем. Добравшись до верха, укрылись за грудой кирпичной крошки. Катина гимнастерка потемнела от пота, холодный ветер пробирал ее до костей.
— Куда… мы… дальше? — прокашлял раненый.
— Туда!
Катя направляла каждый его шаг. Они держались у самых стен, останавливаясь у каждого дверного проема, на каждом углу, чтобы прислушаться и осмотреться. В высоте пролетело два дозорных истребителя. До опустошенного города их гул донесся не громче комариного писка. Потом земля задрожала от иного, более низкого гула — артиллерийская канонада. Наверное, где-нибудь в степи идет бой. Мамаев курган хранил молчание.
До намеченного сектора уже недалеко. Идея отправить ее так глубоко во вражеский тыл была бы чистейшим безумием, не докажи Катя на практике, и не раз, что умеет двигаться невидимо и неслышимо, как лучшие разведчики-диверсанты; а еще она догадывалась, что жизни этих профессиональных истребителей фрицев ценятся куда дороже, чем ее собственная. Если рекомендованный район окажется слишком опасным и не удастся быстро подыскать более подходящее место, ну что ж, тогда придется отказаться от выполнения задания и вернуться на химкомбинат.
Спрятавшись за одним из немногих уцелевших деревьев, она внимательно оглядела бомбовую воронку, две разбитые автомашины и здания на противоположной стороне улицы. Намеченный дом казался вполне безопасным — один из типовых многоквартирных домов, сильно смахивающих на бараки. Тоже изрядно пострадавший от бомбежек, этот дом, однако, возвышался среди развалин на полных шесть этажей, пялясь на улицу пустыми глазницами окон.
— Туда, — указала Катя солдатику. — По моей команде быстро внутрь!
Вынув из висящего на шее футляра бинокль, она осмотрела дом: нет ли признаков наличия противника? Но в поле зрения виднелись лишь выбитые окна, копоть да выщербленная кладка. Порывистый ветер со свистом взвивал сухую снежную крупу. Решительно разрубив ладонью воздух, Катя первой бросилась вперед. Нырнула в дверной проем, тут же развернулась, пригнувшись, держа оружие наперевес, готовая выстрелить при первом же подозрительном шорохе или движении. Снег прекратился. Ветер гнал по земле лишь смятый листок бумаги.
Вверх круто уходили бетонные ступени. Лестничные клетки тонули во мраке. На нижних этажах двери были сорваны с петель и валялись под ногами. Известковая пыль припорошила и ступени, и валяющиеся на них предметы; повсюду царил полнейший хаос, нельзя было и шагу сделать, не наступив на что-нибудь. Выше все двери были закрыты. Одолев последний пролет, Катя потянула за ручку. Если надо, она бы не колеблясь прострелила замок. Но дверь с тихим скрипом распахнулась.
Тут царил не такой сумрак, как на лестнице, — разбитые окна впускали в комнаты свет, а заодно и мороз. Квартира оказалась почти роскошной — две комнаты и тесная кухонька. От ударной волны штукатурка осыпалась, местами обнажив дранку, кусками валялась на мебели и истоптанной ковровой дорожке. Те куски, что валялись у окон, от дождей расплылись в жидкое месиво, но теперь затвердели неряшливыми кляксами. Стены покрывала плесень. На занавесках, одеялах, обивке дивана темнели потеки. Взрывная волна, как обычно, прошлась по квартире с капризной избирательностью: три-четыре фотографии в рамках разбились, зато крикливо-яркий агитплакат со стахановцем остался на месте, а еще два фото даже не покосились. На первом из них фотограф запечатлел молодую пару в день свадьбы, со второго строго взирал седобородый дедок — наверно, родня кому-то из молодых. Сброшенные на пол книжки и журналы сопрели и от прикосновения рассыпались в прах. Рядом валялся маленький радиоприемник и часы, которые давно остановились. Из цветочных горшков торчали бурые поникшие стебли.