Миссия Икара
Шрифт:
– Азиз, желаешь жить как султан? Сколько тебе надо для полного счастья? Не робей!.. Сколько? Кто в твоем малюсеньком Омане всю эту кашу заварил? Ну-ка, пошевели извилинами!.. Оманцев в посольстве раз-два и обчелся, в основном там – дебилы и тупари. Соображай быстрее, Азиз, а не то…
– Считаю до шести, Ахмет!.. Шесть секунд на размышления. На седьмой, если не расколешься, лишишься правой кисти. Но этого мало! Тебе, известному ворюге, придется сидеть в тюряге вечно, а коли назовешь зачинщиков, выпустим сию минуту. Словом, начинаю обратный отсчет! Шесть, пять, четыре, три два, один… Молчишь? Ну, пеняй на себя…
И
Древний муэдзин, праведник, каких мало, чья речь, память и весь облик – кожа да кости! – производили впечатление непрочности, какой-то зыбкости – дунь ветерок с Ормузского пролива, и рассыплется в прах! – неожиданно прошелестел:
– Не ищите там, где вас ждут. Ищите совсем в другом месте…
– Совсем в другом? В каком другом, где?
– Где первопричина для досады не в бедности кроется, не в запустении…
– Высокочтимый муэдзин, пожалуйста, разъясните смысл сказанного вами. Где же все-таки следует искать, куда нужно наведаться прежде всего?
– Туда, куда Аллах, да смилуется Он над нами, ниспосылает поддержку в этом мире, хотя, возможно, в будущем Его благословение и благодать…
– Высокочтимый муэдзин, прошу вас, объясните простыми словами, что вы хотите сказать.
– На это нет позволения Аллаха, да смилуется Он над нами. Если с верующим случится нечто радостное, он благодарит Аллаха, а если с ним случается какое-то несчастье, он терпит, и это тоже благо для него. Аллах не принимает ничью сторону. Да будет так!
– Но вы, высокочтимый муэдзин, посоветовали искать в другом месте, надо думать, не без причины…
– Аллах вразумил меня, ибо сказать слово правды в лицо несправедливому властелину – подвижничество достойнее всего.
– А это как понимать? Совсем непонятно.
– Отчего же? Я слышу в мечети голоса, мои старческие уши сподобились их услышать, хотя я мало что слышу и не услышал бы ничего, не будь на то воля Аллаха!
– То, что вы услышали, мудрейший муэдзин, не так уж и мало, но наверняка вы должны были услышать что-то еще.
– Голоса говорят шепотком о тех, кому польза от кровопролития…
– Ну вот, видите! И кто же эти люди, кому польза от кровопролития?
– Об этом голоса не упоминают. А все только «они», да «они»… Ни имен, ни занимаемых должностей не называли, йа саийед. [4]
– А не обронили ли они в разговоре названия каких-либо сект? Может, упоминали, скажем, шиитов, суннитов? А про русских не говорили? Может, про Саудовскую Аравию упоминали?
4
Господин (араб.).
– Нет, йасаийед … Ничего такого не говорили. Все «они» да «они».
– Ну хорошо, а вы не сумеете опознать тех, кто упоминает в разговоре про этих «они»?
– Да ведь я почти слепой, йа саийед, да и освещение в мечети скудное! Не запомнил я никого и не узнаю, ибо возносящих хвалу Аллаху в мечети всегда много, а тех, кто шепчется по углам, невозможно различить. То, что услышал,
– Тогда скажите, почтеннейший муэдзин, почему людей убивают? Такова воля Аллаха?
– В Коране говорится, что горячность, темпераментность юности находят оправдание, если разобраться в чувствах молодых…
– Ладно, не будем! В мечети вам покажут двоих мужчин среди молящихся, вы сделаете им знак, как только услышите что-либо…
– Не получится, йа саийед. В Мекку отправляюсь я, возвращусь через месяц. Следует достойно завершить земное странствие, прежде чем попаду домой, к Аллаху. Не правда ли? Помолюсь за вас, ибо и вы – часть моего путешествия. Такова воля…
– А-а-а, да черт с ним!
– Это с вами демон, йа саийед, а не с Ним. И не с нами…
Глава 2
Полуденное солнце палило нещадно. Томительная жара и горячий воздух угнетали. Ошалевшие пешеходы на раскаленных тротуарах безучастно ожидали, когда переключатся светофоры. И хотя в основном это были правительственные госслужащие, или, как принято теперь говорить, слуги народа, по каким-то причинам отважившиеся выйти из офисов и машин с кондиционерами и теперь направлявшиеся в правительственные учреждения, служить они явно не торопились, а если точнее – были не в силах, ибо адское пекло отбивало всякую охоту трудиться и вообще вести активный образ жизни.
На пересечении Двадцать третьей улицы и Вирджиния-авеню случилось дорожно-транспортное происшествие. Если говорить о повреждениях либо ущербе, серьезным его назвать было нельзя, но по части вызванных эмоций оказалось весьма значительным. Дело в том, что такси «поцеловало» правительственную машину, выехавшую из подземного гаража Госдепа. [5]
Оба водителя, охваченные праведным гневом, стояли возле своих машин и, обвиняя друг друга в нарушении правил вождения, психовали, опасаясь разноса своего начальства. Солнце между тем свирепствовало, а они не двигались с места – ждали полицию, которую вызвал проходивший мимо госслужащий.
5
Государственный департамент, или Министерство иностранных дел.
Не прошло и пяти минут, как образовалась пробка. Сигналили машины, кое-кто, рискнув опустить стекло, надсаживал глотку. Какофония достигла апогея, когда пассажир такси, сидевший на заднем сиденье, распахнул дверцу и вылез из машины. Это был высокий худощавый мужчина чуть за сорок. В помятых брюках цвета хаки, тяжелых ботинках из кожзаменителя и не первой свежести куртке-сафари с короткими рукавами, он выглядел белой вороной в окружении летних костюмов, пестрых платьев и атташе-кейсов из натуральной кожи. Мужчина производил впечатление отнюдь не столичного жителя, а скорее проводника по крутым горным тропам. Правда, его наружность и повадки никак не вязались с одеянием – чисто выбритый, с отточенными чертами лица, голубоглазый, он поглядывал по сторонам, оценивая ситуацию, и наконец принял решение.