Мистер Генофонд
Шрифт:
— Крамер! — Острый локоток заехал мне под ребра.
— Но раз хвоста нет, так хоть так.
Я перехватил девчонку поудобнее, чтобы не брыкалась и не толкалась. И одну руку положил на грудь. Идеально!
— Эти твои мечты… — Чуть повернувшись, она поцеловала меня в плечо. Невинно, но кое-кому внизу хватило, чтобы приподняться.
— Тебе не нравятся? — В ответ я немного помял любимые окружности.
В пене грудь смотрелась убийственно хорошо. Хоть фотографируй и заказывай себе такой антистресс — два сладких холма с острыми
— Леш, мне с тобой столько всего нравится… — Поля провела ладонью по краю ванны и безвольно уронила ее в пену. — Страшно становится.
— Мм… Дай угадаю! Страшно, что я заделаю тебе ребенка, а потом улечу домой. Так?
— Как Карлсон. — Дуреха моя застыла. Казалось, даже дышать перестала.
— Черт, а я думал, что выгляжу лучше, чем он. — Мои пальцы сместились чуть выше. Размяли затекшие женские плечи. Прошлись по рукам. И как самолет на базу — снова вернулись на грудь.
Что и следовало доказать — сиськи у нее лучше, чем содержимое черепушки.
— Ты на комплимент напрашиваешься? — вырвалось у Польки со стоном.
— Я бы сказал, на что, но обещал сегодня быть паинькой. — Прижался затылком к холодной плитке за спиной. Не остужала совсем, а надо было. — Знал бы, что сидеть с тобой рядом не так просто, как кажется…
— Я правда не в форме, — Полька снова попыталась обернуться, но я удержал.
— Кто говорит о сексе? Отшлепать я тебя хочу. Как Сидорову козу. Чтобы задница горела и мысли на место вставали.
— А если без рукоприкладства?
— Боюсь, другие способы я уже испробовал, но ты все равно видишь лишь то, что хочешь.
— А можно видеть что-то еще?
Я уставился на встроенный в подвесной потолок светильник. Простой, как грабли, кругляш. Ни тебе кованых узоров, ни хромированной стали. Стоил, наверное, тоже копейки, а света хватало на всю ванную комнату. Вот бы так и со словами — сказать, и все ясно, все по своим местам.
— Поль, ты серьезно думаешь, что я бы бросил тебя и своего ребенка? На самом деле в это веришь?
— Это была моя идея. — Она села. Обхватила руками колени, словно внезапно замерзла. — Мне она до сих пор кажется хорошей. Ни о чем не жалею.
— А вот я жалею. — Чуть не выплеснув половину содержимого ванны, я тоже сел. Грудью к спине. Кожей к коже. Невозможно было находиться рядом и не чувствовать ее. Ломало сразу. — Жалею, что не увез тебя в прошлый раз. Злюсь, что не забрал в самый первый.
— В тот раз тебе было нельзя. Мне рассказали про облаву и ваши с Басманским проблемы. — Поля, как обычно, словно не услышала главного. — Ты ведь из-за них за двенадцать лет лишь раз прилетал?
— Да. А еще из-за того, что был идиотом.
— Тогда… дважды идиотом, — прошептала она едва слышно. — Я развелась через месяц после той нашей встречи на лестнице.
Я закрыл глаза, зарылся носом в волосы. Медленно
— Из-за меня?
Приложило. Круче убойной дозы алкоголя или лопаты по голове. «Развелась», «через месяц» после двух минут наедине.
И кто тут размышлял про бабскую дурость? Я ведь мог почувствовать! Не разозлиться тогда, не сыграть в благородного хера, который не трогает чужое. А припереться к ней снова. Посмотреть в глаза и понять… все понять! На целых шесть лет раньше. На шесть адовых лет раньше!
— Из-за себя, — опять заговорила Поля. — До тебя казалось, что у нас все хорошо. Крепкий брак, много общего. А потом… Как в сказке про поросят, которые домики себе строили из соломы, веток и кирпича. У нас с Вовкой как раз все из соломы и соплей было. С виду ничего, а дунь — развалится.
— Но дунул именно я.
Прижал ее к груди покрепче.
— Не вини себя.
— Угу…
— У меня жуткий период был… Как пелена с глаз спала. Все планы, все мечты рухнули. Можно было за тобой рвануть, но я такая разбитая оказалась. — Она брызнула водой на лицо. — Развалина в двадцать пять. Не узнавала себя. Что надо, не знала. Выплывала как могла.
— Полька моя, родная.
Невозможно было держаться дольше. Просто обнимать ее, чувствовать нутром, как хреново, и ничего не делать.
Бессилие на части рвало. Требовало развернуть, в глаза сказать, что был дебилом, — знал ведь, какая она. Как облупленную знал. А потом зацеловать и стереть из памяти все плохое.
Гудвин, бляха муха! Питерская версия.
— Леш, я так устала тебя ждать каждые шесть лет.
Поля сама откинула голову мне на плечо. Прижалась щекой к щеке, и я кожей почувствовал капли. Теплые. Гораздо теплее, чем остывшая вода под нами.
— Я знаю, — прохрипел, как больной ангиной.
— А еще… Если не сделаешь ребенка сейчас, я затребую тебя в свое полное распоряжение. Вот приеду к твоей королеве и попрошу отдать! Она женщина. Поймет.
— Я сам сдамся.
Все же не выдержал. Развернул ее. Снова откинулся на спину, распластав на себе эту сумасшедшую, и губами принялся стирать слезы.
Без рук. Без того, что ныло внизу и буравило Полькин живот. Целомудренно, как последний импотент. И дурея от того, какая она потрясающая. Охренительная в своей честности. Только моя. Собственная. Всегда.
Глава 28. Лямур и все такое
Лучшее лекарство от женских недугов —
три «С»: солнце, сон и секс.
К хорошему, говорят, привыкаешь быстро, но вот к счастью лично мне привыкнуть было непросто. Особенно к импортному, двухметровому, которое нагло превратило мою крохотную квартирку в филиал своего офиса, отжало две трети кровати, а еще храпело над ухом каждую ночь.