Мистер Рипли под землей
Шрифт:
Автобус остановился, и Том решил сойти, чтобы обдумать все во время ходьбы.
— Я отнесу ваш чемоданчик, сэр? — Вопрос был задан привратником “Голденер Хирша”.
— О нет, благодарю вас, он очень легкий, — ответил Том. Он поднялся к себе в номер.
Том вымыл лицо и руки, затем разделся и нырнул в ванну. Он сочинял разговоры, которые они якобы вели с Бернардом и Дерваттом в различных зальцбургских пивных и кафе. Он скажет, что Бернард увиделся с Дерваттом впервые после того, как тот уехал в Грецию пять с лишним лет назад. Когда Дерватт вернулся в Лондон, Бернард избегал встреч с ним, а когда он появился вторично, Бернарда в Лондоне не было, он уже уехал в Зальцбург. Бернард говорил с Томом в Бель-Омбр о Зальцбурге (что было правдой), а когда Дерватт позвонил Элоизе, она сообщила
Возможно, все это было пока недостаточно продумано, но для начала годилось.
Он опять достал рюкзак Бернарда, чтобы внимательно просмотреть последние записи в дневнике. Запись от 5 октября гласила: “Иногда мне кажется, что я уже умер. От меня осталось ровно столько, чтобы осознать, что моя личность распалась и куда-то исчезла. Я никогда не был Дерваттом. Но являюсь ли я теперь Бернардом Тафтсом?”
Это, конечно, нельзя было оставить, и пришлось вырвать всю страницу.
Рядом с некоторыми рисунками в альбоме имелись примечания. Многие из них касались зеленого оттенка зальцбургских зданий. “У могилы Моцарта людно и шумно. И ни одного портрета, который можно было бы назвать хорошим”, — прочел Том. Или: “Я часто гляжу на реку. Течение быстрое, и смотреть на него приятно. Может быть, лучшее, что я могу сделать, — это прыгнуть с моста как-нибудь ночью, когда поблизости никого не будет и никто не крикнет “Остановите его!””
Это было как раз то, что нужно. Том захлопнул альбом и сунул его обратно в мешок.
Но он забыл проверить, нет ли там каких-либо записей, касающихся его самого. Он еще раз просмотрел альбом, затем открыл коричневый блокнот. В нем были по преимуществу выдержки из записных книжек Дерватта, а последняя из собственных записей Бернарда была датирована тем числом, когда он был еще в Лондоне. Том Рипли там не упоминался.
Том спустился в ресторан. Время было позднее, но что-то заказать было можно. Приступив к еде, Том сразу почувствовал себя лучше, а охлажденное белое вино стимулировало мысль. Он вполне может улететь уже завтра. Если его спросят насчет вчерашнего звонка Джеффу, он скажет, что хотел сообщить Джеффу о том, что Дерватт в Зальцбурге и поделиться с ним своим беспокойством по поводу художника. Он попросил Джеффа не сообщать никому, где находится Дерватт, — в первую очередь “широкой публике”. Что касается Бернарда, то почему бы ему было не сказать Джеффу, что тот тоже в Зальцбурге, — Бернарда полиция не разыскивала. А в ночь после того, как они кремировали Дерватта, Бернард исчез, — по видимому, утопился в Зальцахе. Будет убедительнее, если сказать, что Бернард участвовал в кремации.
Том понимал, что его обвинят в содействии самоубийству. Какое наказание за это полагается? Дерватт собирался принять большую дозу снотворного, скажет Том. Утром они втроем гуляли по лесу. Дерватт принял несколько таблеток еще до того, как встретился с ними. Они не смогли помешать ему принять остальные, и кроме того — в этом придется признаться — Том и не хотел противиться столь сильному желанию Дерватта, и Бернард тоже.
Том вернулся в номер, открыл окно и достал чемоданчик из свиной кожи. Он вытащил из него сверток с зубами Бернарда — по весу не больше грейпфрута — и добавил вместо него немного газет. Он тут же закрыл чемоданчик — могла войти горничная (правда, постель уже была приготовлена). Оставив окно приоткрытым, он вышел на улицу, неся свой маленький сверток. Том прошел на тот мост, где он встретил Бернарда накануне, и прислонился к перилам так же, как и он. Когда рядом никого не было, Том разжал руки, и сверток упал в воду. Вслед за ним Том бросил кольцо Бернарда.
На следующее утро Том заказал билеты на самолет и прошелся по магазинам в поисках подарков для Элоизы. Он выбрал зеленый жилет, шерстяной жакет такого же небесно-голубого оттенка, как пачка “Голуаз”, и белую блузку с оборками, а себе
На этот раз он летел на “Людвиге ван Бетховене”.
В восемь вечера Том был в Орли. Он показал пограничникам собственный паспорт, на который они взглянули мельком. Печатей не ставили. До Вильперса он доехал на такси. Он боялся, что у Элоизы будут гости, и оказался прав. Перед домом стоял приземистый старенький темно-красный “ситроен” супругов Грэ.
Они ужинали в столовой. В камине уютно горел огонь.
— Почему ты не позвонил? — упрекнула его Элоиза, но он видел, что она очень рада его возвращению.
— Не прерывайте своей трапезы, — сказал он.
— А мы как раз закончили, — отозвалась Аньес Грэ.
И правда, они уже собирались перейти в гостиную пить кофе.
— Вы ужинали, мсье Тоом? — спросила мадам Аннет.
Том сказал, что ужинал, но кофе выпьет с удовольствием. Он объяснил гостям — как ему показалось, вполне убедительно, — что был в Париже у своего друга, чтобы помочь ему разрешить кое-какие проблемы. Чета Грэ не страдала излишним любопытством. Том спросил, каким образом Антуан, у которого было столько дел в Париже, оказался среди недели в Вильперсе.
— Такая хорошая погода, что я решил сегодня поработать за городом, — ответил Антуан. — Делаю вид, что занимаюсь расчетами нового здания, а сам проектирую камин для одной из наших комнат.
Похоже, только Элоиза заметила, что Том пребывает в не совсем обычном настроении.
— Как прошла вечеринка у Ноэль? — поинтересовался он.
— Очень весело! Всем не хватало тебя.
— А как насчет этого таинственного Мёрчисона? — спросил Антуан. — Есть что-нибудь новое?
— Да нет, они все еще ищут его. Миссис Мёрчисон приезжала к нам, чтобы поговорить со мной, — но Элоиза, наверное, вам об этом уже рассказала.
— Нет, — ответила Аньес.
— Я мало чем смог ей помочь, — сказал Том. — В Орли, между прочим, украли также принадлежавшую ее мужу картину Дерватта. — Об этом он мог говорить свободно, потому что это было правдой и к тому же сообщалось в газетах.
После кофе Том попросил разрешения на минуту удалиться, чтобы распаковать чемодан. К его досаде, мадам Аннет уже отнесла вещи наверх, не обратив внимания на его просьбу оставить чемоданы внизу. Но он с облегчением увидел, что она не открывала чемоданы — наверное, потому, что у нее было много дел на кухне. Новый чемоданчик из свиной кожи Том засунул поглубже в шкаф, а большой чемодан с подарками открыл. Затем он спустился к гостям.
Грэ были жаворонками и еще до одиннадцати отправились домой.
— Уэбстер больше не звонил? — спросил Том.
— Нет, — мягко ответила Элоиза по-английски. — Я могу сказать мадам Аннет, что ты был в Зальцбурге?
Том улыбнулся с облегчением, поняв, что Элоиза на его стороне.
— Да, и даже нужно ей это сказать. — Он хотел бы объяснить Элоизе, почему это нужно, но не мог говорить с ней об останках Бернарда-Дерватта в эту ночь — да и ни в какую другую. — Я объясню позже. А сейчас мне необходимо позвонить в Лондон. — Он заказал разговор со студией Джеффа.
— Что было в Зальцбурге? Ты видел этого чокнутого? — спросила Элоиза, больше беспокоясь за Тома, нежели интересуясь Бернардом.
Том бросил взгляд в сторону кухни, но мадам Аннет, пожелав им спокойной ночи, отправилась на покой и закрыла за собой дверь.
— Чокнутого больше нет. Покончил с собой.
— Vraiment? [79] Ты не шутишь?
Но Элоиза видела, что он не шутит.
— Нужно, чтобы все знали, что я ездил в Зальцбург, — сказал Том. Он опустился на пол рядом с ее стулом, положил на секунду голову к ней на колени, затем поднялся и поцеловал ее по очереди в обе щеки. — И кроме того, дорогая, я должен всем говорить, что Дерватт тоже умер в Зальцбурге. А если тебя спросят, то скажи, что Дерватт звонил из Лондона и хотел увидеться со мной, а ты ответила ему, что я уехал в Зальцбург. Запомнишь? Это нетрудно, потому что правда.
79
В самом деле? (фр.).