Мистер Рипли под землей
Шрифт:
Уэбстер несколько медленнее обычного раскурил сигарету.
— Вы договорились, что его рюкзак останется у вас до четверга?
— Нет, не обязательно. Бернард знал, как меня найти, и я ожидал, что он зайдет за вещами в среду вечером, но на всякий случай сказал, что если он не придет, то мы встретимся утром.
— Вы не справлялись о нем вчера утром в гостиницах?
— Нет… Я был расстроен и, в общем-то, уверен, что он покончил с собой.
Мадам Аннет подала им чай, обменявшись приветствием с Уэбстером.
— За несколько дней до этого, — сказал Том, — Бернард
Элоиза прикусила губу и пожала плечами. Ее реакция была искренней. Да, все так и произошло, но воспоминания об этом не доставляли ей никакого удовольствия.
— У вас сохранилась эта записка? — спросил инспектор.
— Да. Кажется, она в кармане моего халата. Принести вам ее?
— Да, пожалуйста, но сначала скажите, — на лице Уэбстера опять появилась было улыбка, но он ее прогнал, — зачем вы все-таки поехали в Зальцбург?
— Я беспокоился о Бернарде. Он говорил, что хочет съездить туда, и я боялся, что он подумывает о самоубийстве. Я спрашивал себя, с чего вдруг ему захотелось приехать ко мне. Он знал, что у меня есть две картины Дерватта, но мы, собственно, даже не были знакомы. Однако, приехав сюда, он говорил со мной очень откровенно, и мне казалось, что я смогу помочь ему. А потом случилось это — они оба покончили с собой. В таких случаях как-то боишься вмешиваться — по крайней мере, когда имеешь дело с таким человеком, как Дерватт. Это представляется неправильным… — ну, не совсем неправильным, конечно, — я имею в виду, ты чувствуешь, что бесполезно отговаривать человека, он все равно сделает по-своему, если уж решился на это. Я считаю, что нельзя винить человека за то, что он не сказал чего-либо, раз он знал, что это бессмысленно. — Том сделал паузу.
Уэбстер слушал очень внимательно.
— После того символического самоубийства в погребе Бернард уехал — по всей вероятности, в Париж, — а потом опять вернулся. На этот раз тут уже была Элоиза.
Инспектор спросил, какого числа Бернард вернулся в Бель-Омбр. Насколько Том помнил, это было 25 октября.
— Я пытался успокоить Бернарда и сказал ему, что его подружка Цинтия, возможно, помирится с ним. Правда, я сам сомневался в этом, судя по тому, что он говорил. Но надо было как-то отвлечь его от мрачных мыслей. Наверное, Дерватт тоже старался сделать это. Я уверен, что в Зальцбурге они встречались несколько раз вдвоем. Дерватт относился к Бернарду с большой теплотой. Ты понимаешь, что я говорю, дорогая? — обратился он к Элоизе.
Элоиза кивнула. Возможно, она действительно хорошо понимала его.
— А чем был так подавлен сам Дерватт? Том задумался.
— Его угнетала вся наша действительность, весь мир. Я не знаю, может быть, у него были для этого и личные причины — что-нибудь в Мексике. Он упоминал какую-то мексиканскую девушку, которая вышла замуж и уехала. Не знаю, насколько это было для него важно. Было похоже, что он расстроен также в связи
Уэбстер наконец покончил со своими записями.
— Может быть, поднимемся теперь в вашу комнату?
Том проводил инспектора к себе и достал из шкафа чемоданчик.
— Я не хочу, чтобы жена это видела, — сказал он, открывая чемоданчик.
Останки были завернуты в австрийские и немецкие газеты, купленные Томом. Он заметил, что Уэбстер взглянул на даты выпуска газет, прежде чем вытащить сверток и положить его на ковер. На всякий случай он подложил под него еще газет, но Том знал, что сверток не оставляет следов. Инспектор развернул газеты.
— М-да. Господи, прости. И что Дерватт просил вас сделать с этим?
Том пожал плечами, нахмурившись.
— Да ничего. — Том подошел к окну и слегка приоткрыл его. — По правде говоря, я и сам не знаю, зачем я взял это с собой. Я был расстроен, как и Бернард. Может быть, он сказал, что мы должны отвезти останки в Англию, — я не помню. Мы, правда, ожидали, что это будет прах, пепел. Во всяком случае, вот, — я привез это…
Уэбстер ковырялся в останках концом шариковой ручки. Он выудил из них серебряное кольцо.
— Кольцо я взял специально, — сказал Том. Он знал, что две змеи на нем еще различимы.
— Я возьму это с собой в Англию, — сказал инспектор. — У вас не найдется какой-нибудь коробки?
— Да, конечно, — ответил Том, направляясь к двери.
— И вы говорили о дневниках Бернарда Тафтса.
— Да-да. — Том вернулся и показал инспектору блокнот и альбом, лежавшие на письменном столе. — Вот. Сейчас я достану его записку. — Он прошел в ванную и вытащил из кармана халата записку Бернарда. “Я символически повесился в твоем доме…” Отдав записку Уэбстеру, Том спустился по лестнице.
Мадам Аннет никогда ничего не выбрасывала, и у нее всегда была под рукой коллекция коробок самого разного размера.
— Вам для чего она нужна? — спросила она, желая выбрать подходящую.
— Вот эта подойдет, — ответил Том, снимая одну из коробок со шкафа. В ней оказалось несколько мотков шерсти для вязания. Том вынул их и вручил мадам Аннет с улыбкой. — Благодарю вас. Вы просто бесценны.
Уэбстер разговаривал в гостиной по телефону. Элоиза, очевидно, была у себя в спальне. Том отнес коробку наверх, положил в нее останки и скомкал несколько газет, чтобы заполнить пустоты. Это была коробка из-под обуви. Том взял в мастерской шпагат, обвязал коробку и спустился с ней в гостиную.
Уэбстер все еще сидел у телефона. Том подошел к бару, налил себе небольшую порцию виски и задержался возле бара на случай, если инспектору захочется дюбонне.
— …в Бакмастерской галерее? — говорил Уэбстер. — Подождите до моего возвращения, хорошо?
Том решил, что лучше сходить на кухню за льдом для дюбонне. На кухне была мадам Аннет. Достав лед, Том попросил ее приготовить инспектору напиток и не забыть лимонной цедры.
— Я позвоню вам примерно через час, — говорил Уэбстер, — так что никуда не уходите… А пока никому ни слова… Я еще не уверен.