Мистер Слотер
Шрифт:
— А насколько быстро можешь идти? — был следующий вопрос.
На это у Тома ответа, кажется, не было. Он тяжело заморгал. Ему нужно было поспать, ему нужно было залечить раны. Он поднял руки перед собой, разглядывая порезы от бритвы так, будто не помнил, как это произошло. Потом посмотрел на Мэтью:
— Ты христианин?
— Да.
— Тогда ты мне поможешь? Ты христианин, и… и преподобный тоже был христианином. Помоги мне его похоронить?
— Нет на это времени, — возразил Прохожий.
— Я обещал. Сказал, что останусь с ним до его смерти, а потом его похороню. Нарушить обещание я не могу.
— Нельзя терять времени, ты что, не понимаешь?
— Понимаю.
— Ты будешь играть в ловлю Слотера? — спросил Прохожий у Мэтью с едва заметным оттенком злости. — Или будешь ловить его всерьез?
— Мы разговариваем, — сказал Том, — а могли бы тем временем хоронить. Я хочу предать преподобного земле… и Джеймса тоже. На кладбище, с остальными. А потом я покажу дорогу в Бельведер через лес. Четыре мили выигрываем.
— Я знаю этот путь, — ответил индеец.
— Я понимаю, что знаешь. — Том вздрогнул от укола боли и высморкал из носа кровавую слизь.
Мэтью понятия не имел, как этот парень вообще стоит на ногах. У него, возможно, сломан нос или даже челюсть, судя по виду. Наверное, еще и зубы выбиты. Но он жив, а это больше, чем может похвастаться большинство жертв Слотера. Мэтью подумал, что этот парнишка покрепче всех, кого он когда-либо знал, включая самого Грейтхауза. Конечно, надо спешить в Бельведер, чтобы попасть туда до заката.
Но обещание… обещание в его бухгалтерии тоже чего-то стоит.
— Ну так? — напомнил о себе Прохожий.
Мэтью понял, что командует он. Он — единственный сотрудник нью-йоркского офиса агентства «Герральд», оставшийся на ногах, и решения принимать ему. Он теперь Грейтхауз, плохо это или хорошо. И что бы сделал Грейтхауз — вот в чем вопрос.
Да нет, решил он. Вопрос не в этом. А вот в чем: как правильно?
Мэтью пристально посмотрел на Тома.
— Вторая лопата у вас есть?
Глава восемнадцатая
Мэтью окончательно утратил ощущение времени и пространства. Он знал, что они шли по лесу несколько часов, но сколько именно и сколько прошли миль, понятия не имел. Капал дождь — с неба скорее сумеречного, чем дневного, и это еще сильнее искажало восприятие. Ноги, обычно достоверно сообщающие пройденное расстояние, перестали ощущать боль и онемели совершенно. Подошвы ног тоже перестали давать информацию. Лес был густой, тропа петляла, будто хвост дьявола, как сказал бы Грейтхауз, взбегала на каменистые холмы и падала в болотистые провалы. При спуске в одну из таких лощин у Тома подвернулось колено, и он рухнул в чащу. Рухнул тихо, как дождь, и если бы Мэтью не оглянулся и не увидел его уже на земле, он бы и не заметил.
— Подожди! — крикнул он Прохожему, опережавшему их на тридцать ярдов и уже восходившему на следующий холм. Индеец тут же остановился между золотистыми березами. Из-за темно-зеленого плаща казалось, будто это жуткая голова в перьях, с черными глазами, парит посреди сомнительной красоты природы.
Мэтью вернулся на пятнадцать ярдов, где Том пытался снова встать на ноги. Было очевидно, что хотя мальчишка сделан из крепкого дерева, этого материала уже не хватает питать его огонь. Избитое лицо полиловело, один глаз распух и закрылся совсем, второй смотрел щелочкой. Бритвенные порезы на груди краснели, как удары бича. Мэтью еще на кладбище поразило, как Том, с изрезанными руками, твердо держал лопату и яростно вкапывался в мокрую землю. Мэтью присоединился к работе, а Прохожий наблюдал со стороны. Наверное, зрелище было то еще. Оба с израненными руками, качаются под холодным дождем, стараясь поступить по-христиански. Когда парнишка
Они ушли с кладбища, где теперь было сорок крестов — последние два из досок, оторванных от ближайшего разваливающегося дома и вбитых в землю. Когда Том отвернулся от могил, за которыми так тщательно ухаживал, Мэтью не заметил на его лице никаких эмоций. Но, кажется, он понял почему: эмоции — это расход сил, а силы им еще понадобятся. Или же у мальчишки железное самообладание, и показывает он лишь то, что хочет показать.
Как бы там ни было, трое путников вышли из Нового Единства, оставив размышления о его обитателях и их судьбе следующим поколениям.
Теперь, в глухом лесу за несколько миль от Бельведера, Мэтью подошел к Тому и протянул ему руку, помогая встать.
Том нагнул голову так, чтобы видеть эту руку единственным здоровым глазом.
— Если бы мне нужна была твоя помощь, — сказал он искаженным из-за раненой губы голосом, — я бы тебя попросил.
С этими словами он с трудом встал сам, и, шатаясь, прошел мимо Мэтью. Обернувшись, Мэтью увидел, что индеец стоит рядом.
— Как ты это делаешь? — спросил Мэтью.
— Что делаю?
— Не важно. — Он увидел, что Том снова упал, снова встал и заковылял вперед, на холм, где только что был Прохожий. — Не надо ли нам отдохнуть?
— Нет. — Прохожий обернулся и быстро зашагал за мальчишкой. Мэтью ускорил шаг, стараясь не отстать. — Эй, парень!
— У меня есть имя.
— Том, — поправился Прохожий. Он слышал, как Мэтью называл его так на кладбище. — Откуда ты знаешь эту дорогу на Бельведер? Это тропа племени сенека.
— Откуда ты так хорошо знаешь английский?
— Я жил среди англичан. Ты жил среди моего народа?
— Нет. Однажды я искал короткий путь в Бельведер и нашел его.
— И как же ты не заблудился в лесу? — спросил Прохожий, замедляя шаг, чтобы держаться рядом с Томом. — Или все же заблудился?
— Я умею находить направление, если ты об этом. — Том метнул быстрый взгляд тем глазом, что был получше.
— Кто тебя научил?
Том остановился так резко, что Прохожий тоже замер, и Мэтью едва не налетел на них обоих.
— Кто научил, спрашиваешь? — В шотландском акценте мальчика зазвучали едкие нотки. Губы искривились. — Я тебе скажу. Отчасти — мой отец. Научил читать знаки на земле и на небе. Научил охотиться и ставить силки. Но когда он погиб, я остался один… и оказалось, что очень многое мне еще нужно выучить, да побыстрее, и я знал, что если не выучусь с первого раза, то второго не будет. И я крал, когда надо было красть, и прятался, когда надо было прятаться. — Он посмотрел на Мэтью, будто тот ворвался в этот его брутальный рай. — Понимаешь, — говорил Том, — я очень быстро узнал, чтобы остаться в живых, надо не останавливаться. Я забыл про это, размяк, полюбил спать под крышей, жить в доме со столом, на котором едят, читать старику Библию и делать вид, будто у меня снова есть семья. Вот почему они мертвы — потому что я забыл, что мир в любой момент может выбить твою дверь и ворваться с бритвой. — Он сам себе кивнул. — Вот видишь, что я допустил? — Глаз-щелочка снова обратился к Прохожему. — Кто меня научил, спрашиваешь? Чему-то научил отец, но в этом мире дьявол дает тебе такие уроки, которые ты никогда не забудешь.