Мистер Уайлдер и я
Шрифт:
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
С «Фабриками смерти» я так своего и не добился. Но мне все же разрешили провести несколько недель в Берлине. Когда мы подлетали к городу, где я прожил немало лет, я не узнавал его. Город рассыпался в прах.
УЛИЦА В БЕРЛИНЕ. ДЕНЬ.
БИЛЛИ едет в армейском джипе с шофером. Он крутит головой влево, вправо, пытаясь отыскать знакомые сооружения, вывески и тому подобное. И не находит ничего.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Кафе «Романское»? Исчезло. Здание сценаристов УФА на Фридрихштрассе? Пропало. Руины повсюду, и люди до
УЛИЦА В ВЕНЕ. ДЕНЬ.
БИЛЛИ стоит у дама № 7 по улице Фляйшмаркт, многоквартирного дома, где он некогда жил вместе с матерью. Из подъезда выходит женщина, и он заговаривает с ней, взволнованно расспрашивает.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Тем же летом я побывал в Вене. Разговаривал с друзьями моей матери, соседями…
Разговор скоро заканчивается, женщина трясет головой и поспешно удаляется.
ОФИС. ДЕНЬ.
Билли забрасывает вопросами чиновника, просматривающего книгу записей гражданского состояния.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
…я донимал расспросами всех представителей власти, имеющих отношение к учету населения, заставлял их просматривать записи…
Чиновник захлопывает книгу и качает головой.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
…Но моя мать, моя бабушка и отчим исчезли бесследно. Никто не мог сказать, что с ними стало. Их словно ветром развеяло, как дым, и ничего от них не осталось. Я так и не нашел моей матери. Ни единой зацепки, ни единой подсказки, где ее искать.
КИНОЗАЛ В АМЕРИКАНСКОЙ ВОЕННОЙ ЧАСТИ. БАД-ХОМБУРГ. ДЕНЬ.
В кадре лицо БИЛЛИ, он смотрит не отрываясь на мерцающий экран.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
В Германии мне оставалось пробыть считаные дни, и фильм был закончен, но катушки с пленками к нам по-прежнему поступали. И я не мог заставить себя прекратить их просматривать.
На одной из последних бобин были кадры, которые я никогда не смогу выбросить из головы. Там было целое поле, этакий пейзаж, где вместо растительности трупы. А рядом с одним из трупов сидел умирающий мужчина. В этой бескрайности смерти лишь он один еще шевелился, апатично поглядывая на камеру. Затем он отвернулся, попытался встать и упал замертво. Сотни тел и на твоих глазах умирающий человек. Сокрушительно.
Продолжительная пауза. Далее:
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
И даже тогда я на самом деле смотрел не на него. Понимаете? Я смотрел на тела. На те, что лежали за ним. Вокруг него. И думал я только об одном…
Это она? Могла она оказаться среди них?
ЗАТЕМНЕНИЕ.
* * *
Билли умолк. Никто не произнес ни слова. В конце концов он заметил, что рядом с ним стоит официант в ожидании.
— Еще бренди, сэр? — спросил официант.
Билли взглянул на свой бокал — почти пустой. Покрутил бокал в руке и выпил остатки залпом.
— Конечно, — сказал он. — Наливайте доверху. — И оглядел сидящих за столом: — Кто-нибудь присоединится ко мне?
Присоединившихся набралось немало, включая Ици и мистера Пачино. Пока его друг рассказывал, Ици курил одну сигарету за другой, погружаясь в марево табачного дыма. В тишине, наступившей, когда Билли досказал до конца, — тишине, длившейся минуты две или три, — был слышен плеск напитков в бокалах, глотки, и эти звуки казались невероятно громкими. Было уже поздно, большой зал ресторана за перегородкой опустел. Задумчивое молчание, воцарившееся в нашем помещении для особых случаев, некому и нечем было нарушить. Молодой немец, чьи возражения подтолкнули Билли к воспоминаниям, пялился на то место, где прежде стояла его тарелка, из боязни встретиться с кем-нибудь взглядом. Голову он поднял, когда Билли снова заговорил и стало очевидно, что обращается он именно к молодому немцу.
— Так что… да, — произнес Билли со стальной холодностью в голосе, каковой я за ним прежде не замечала. — Да, я знаком с этими теориями, что сейчас в ходу, — впрочем, возникли они не в недавнюю пору, но сразу по окончании войны. О том, что цифры чудовищно преувеличены. О том, что эти настырные евреи по своему обыкновению опять выдумывают всякую ложь ради собственной выгоды. О том, что Холокоста никогда на самом деле и не было. — Он снова глотнул бренди. — В связи с чем я не могу не задать вам вопрос. Очень простой вопрос, проще некуда. А именно: если Холокоста не было, то где моя мать?
Билли смотрел в упор на человека, к которому был обращен вопрос, уголки его губ слегка приподнялись в грозной усмешке. Ответа не последовало, но усмешка упорно не сходила с лица Билли.
Выждав секунд десять, он повторил: «Где моя мать?» Молодой человек попытался выдержать взгляд Билли, но не сумел. Битву вели определенно не на равных. На миг их глаза встретились, но затем немец вновь уставился на скатерть. И опять комната погрузилась в тишину. Мистер Пачино покашлял в салфетку, но никто не заговорил.
— Вы свободны, — сказал Билли молодому человеку.
Немец встал, со скрипом отодвинув стул, и вышел, не проронив ни слова. Билли смотрел ему вслед, затем снял очки, смахнул что-то с глаз и снова водрузил очки на нос.
— Я рад, что моей жены здесь нет, — сказал он. — Она весьма чувствительна к этой теме и сочла бы мой рассказ неподходящим для застолья. Вот, джентльмены, — Билли посмотрел направо на Ици и доктора Рожа, потом налево, где сидел мистер Холден, — вот почему никогда нельзя брать с собой жен на ужин с такими, как вы.
— В кои-то веки, Билли, мы можем с вами согласиться, — ответил доктор Рожа и осушил свой бокал с водой.
* * *
Еще раз я включила ту киносъемку на пресс-конференции и послушала музыку, которую я для нее написала. А когда клип закончился, я опять осталась один на один с зависшим на экране лицом Билли — лицом человека, переживающего глубокое, сугубо личное и неизбывное разочарование. То, что он мог дать, более никому особо не требовалось.