Мистериум
Шрифт:
Она взглянула в окно и поёжилась.
— Холодно на улице. Листья все облетели. Зима, наверное, будет холодная.
Он встал и задёрнул жалюзи.
— Здесь часто холодные зимы. Но ты это и так должна знать. — Словно напоминая себе: — Если у нас и есть чего общего, так это погода.
Он видел карту Соединённых Штатов, которая нашлась у Эвелин. Контуры суши были идентичны: пальцы Великих озёр, линии побережья, русла рек. Её карта была испещрена дорогами и городами, и все названия были нелепые и странные, но, полагал он, погода на Ближнем Западе должны быть такая же.
— Скоро выпадет снег, — сказала она. — Это усложнит дело? Я имею в виду, со снабжением и прочим?
— Дорогу из Фор-ле-Дюка расширили и укрепили. У нас есть механические снегоочистители.
— Понятно.
Казалось, ей хотелось задержаться. Может быть, из-за свиста ветра в карнизе. В доме не было никого, кроме них двоих; Демарш превратил его в свою личную штаб-квартиру. Он был удобный, но достаточно большой, чтобы чувствовать одиночество.
Он взглянул на стол, на отпечатанные листы доклада Линнет.
Исследуемый утверждает, что американская Мораль всегда была Полем Битвы между Идеями Свободы и Добродетели. За последнее Столетие…
Но последнее столетие может подождать до утра. Он устал. Он выключил настольную лампу.
— Пойдём в постель, — сказала Эвелин.
Эвелин была пассивна в постели. Так Демаршу больше нравилось. Он не принадлежал к любовником страстного или атлетического типа. Он никогда не выпускал из виду присущего этому акту фундаментального противоречия — одну из нескольких шуток, которые Бог сыграл с Человеком. Движения Эвелин под его весом были деликатны, как дыхание, и она всегда вздыхала, испытывая оргазм.
Она нравилась ему, как и все его случайные женщины. Её молчание он любил не меньше её слов. Она знала, когда слова не нужны. И сейчас она молчала, глядя на него сонными глазами.
Он поцеловал её и отодвинулся. На нем была рыбья кожа — то, что Эвелин называла кондомом: ещё одно на удивление уродливое слово. Он снял его с себя, отнёс в ванную, смыл в унитаз и вернулся в постель, остывшую под притоком холодного воздуха. Эвелин уже спала, или, по крайней мере, выглядела спящей. Он поправил одеяло на её плечах и восхитился форме, которую оно приняло на её талии и бёдрах, таких непохожих на Доротеины. Потом закрыл глаза. Ветер Севера стучался в окно. Она была права насчёт снега. Скоро будет снег, подумал он.
Его мысли снова уплыли к телефонному разговору с Бизонеттом и этнологическим запискам Линнет Стоун. Он думал о городке Ту-Риверс, сброшенном неизвестной магией с неба; измеренном, описанном, каталогизированном, который после всего этого следовало уничтожить. Идеологический отдел, авангард христианской честности, не мог смириться с длительным существованием города. Он порождал слишком много вопросов; он свидетельствовал о существовании мира даже более странного и более сложного, чем их небесный сонм ангелов и архонтов. В особенности они ненавидели воинствующее христианство этого города, христианство почти иудейское в его приверженности единственному Творцу, единственному воскрешённому Христу, единственной Книге.
И всё же вот Эвелин, еретичка согласно любым стандартам, хоть она и утверждала, что никогда не воспринимала религию «слишком всерьёз»; она — человек, говорит по-английски, облечена в плоть, неотличимую от его плоти. Он ощущал, как бьётся её сердце под выпуклостью рёбер. Она не была преступницей или суккубом; лишь сторонним наблюдателем.
На Идеологический отдел такие аргументы не подействуют. Их более привлекает и пугает купол синего света посреди лесов. Он был частью чуда и, таким образом, по их мысли, принадлежал им. Следует отдать им должное, думал Демарш; некоторые из них действительно храбры — они входили в этот свет и возвращались оттуда больными или безумными. Некоторые умерли от того, что доктора потом назвали радиационной болезнью. Однако метафизическая загадка в конце концов оказалась слишком велика, чтобы её терпеть. Городок и его обитатели были malum in se [18] , и их следовало стереть с лица земли.
18
(лат.) само зло (букв. зло в себе).
И что послужит для этого лучше, чем нуклеарная бомба Бизонетта? Которую в любом случае придётся где-то испытывать.
Но Эвелин. Эвелин — человек. Об Эвелин нужно будет позаботиться.
Он должен будет этим заняться.
На следующий день он запланировал встречу с «исследуемым» Линнет Стоун, учителем истории Декстером Грэмом.
Гостиная в пансионе Эвелин выглядела странно в качестве приёмной лейтенанта Бюро. Голые ветви деревьев постукивают в высокие окна; мебель большая и мягкая. Пол застлан персидским ковром, часы на каминной полке громко тикают в дневной тишине. Словно канава с застойным временем, которое никуда не течёт.
Грэм явился из пасмурного холодного дня в сопровождении двух пионов в синих зимних вестонах. На башмаках учителя была изморозь. Он был одет в серую штормовку, обтрёпанную вдоль швов, и выглядел ещё более худым, чем помнил Демарш. Он смотрел на Демарша без малейших эмоций.
Лейтенант махнул рукой в сторону кресла.
— Садитесь.
Грэм сел. Пионы ушли. Часы продолжали тикать.
Демарш налил кофе из графина. В этой комнате он беседовал с десятками влиятельных людей города: с мэром, членами городского совета, шефом полиции, священнослужителями. Их глаза всегда округлялись при виде чашки горячего кофе. Демарш всегда был безупречно вежлив. Но он никогда не предлагал гостю кофе. На таких мелочах и выстраивается крепость авторитета.
— Полагаю, ваша работа с Линнет Стоун продвигается успешно? — спросил он.
— Это её работа, — ответил Грэм. — Я работаю в школе.
Потрясающее нахальство. В каком-то смысле освежающее. Лейтенант привык к тому, что гражданские автоматически выказывают почтение, в не меньшей степени к его мундиру, чем к нему самому. Декстер Грэм, как и многие граждане Ту-Риверс, был этого рефлекса лишён.
После июльских казней у многих он появился. Но не у него.
— Мисс Стоун получила от моего офиса известную свободу действий. К примеру, её не сопровождает охрана. Вы осознаёте, что с моей стороны это немалая щедрость?
— Я понимаю, что это слегка не в вашем характере.
— Я не хотел бы, чтобы вы злоупотребляли моим великодушием.
— Не имею таких намерений.
— В течение последних нескольких месяцев мы успешно сотрудничаем с ответственными лицами вашего города, начиная с мэра и кончая директором вашей школы, Бобом Хоскинсом. — Что было правдой. Проблемы были лишь с церковниками, и Демарш пообещал им, что им будет позволено отправлять их странные культы. Клемент Делафлёр протестовал против этого, доходя до самой столицы. Но, в конце концов, это всего лишь временная договорённость. — Вы и сами являетесь своего рода столпом здешнего общества. Поэтому мне нужно и ваше сотрудничество.