Мистическая мадам
Шрифт:
– Согласен.
– У вас есть документы?
Аскольд Николаевич повертел паспорт Эдуарда с городской пропиской, и вернул ему, назвав цену его проживание на даче. Эдик согласился.
Серафима узнала своего попутчика в поезде, но промолчала.
Супруги уехали.
Новый комплект антикварной мебели получился великолепным. В нем была мощь, красота, витиеватость, томное свечение мистики сквозь великолепную резьбу. Само дерево давило своим качеством, красотой отделки и чем-то далеким, из прошлых веков. Цена у мебельного монстра с мистическим уклоном была соответствующая, но покупателя это не напрягало.
Я дала определение мистической – антикварной мебели знаменитому хоккеисту: – мебель, способная вызывать вдохновение, полеты фантазии у тех, кто живет среди нее, возвышающая душу человека до невиданных высот, стимулирующая его к любви…
Заслушаться можно.
Трудно было после продажи очередного шедевра, я оставалось перед бездной, в которой ничего не было. Мне нужна была изюминка для создания очередного шедевра, а кто знает, где она будет в следующий раз и будет ли вообще? В промежутках между мебельными шедеврами я работала директором антикварного магазина.
И надо же было такому случиться, что известный хоккеист купил квартиру у Григория Сергеевича и именно в нее привез новехонький антиквариат, восемнадцатого века! Он закончил свою спортивную карьеру, разъехался с семьей и решил уединиться один в антиквариате.
А тут я везла на санках своего Женьку, в надежде встретить Эдика, который давно не появлялся на моем пути. Да антикварную мебель привезли в соседний подъезд. Я, как ее идейный создатель, глаз не могла оторвать от шкафов.
Хоккеист заметил мою красоту, и повышенное внимание к его мебели:
– Хороша мебель?
– Лучше не бывает.
– О, это мне один Эдик посоветовал ее у вас купить.
Я посмотрела на него глазами с таким удивлением, что его в пору было прикрыть ресницами.
– Матрена, а чему вы так удивились?
– Мне показалось, что я вас знаю.
– Так я известный человек, вот на пенсию вышел.
Я промолчала и повезла санки дальше, в парк, думая, что этот Эдик может быть и не Эдик, но не совсем Макар.
Платон Иванович после того, как Ирина и Нина на даче потеряли сознания в антикварной комнате, понял одно, что он их любит! Он так за них испугался, после возвращения с дачи, что пошел на то, на что никогда не шел: он согласился соединить квартиру Ирина и свою в единое целое. Но Ирина Андреевна сказала – нет, объяснив, что Нина скоро вырастет и ей нужна, будет отдельная квартира.
Поговорив, они не пришли к одному решению и оставили все, как есть. Уяснив, что ничего у них в отношениях не меняется, пошел Платон Иванович к Матрене, но ее он увидел в компании со знаменитым хоккеистом. Судя по всему, с ней у него не могло ничего получиться, и хоккеист занял место Макара или Егора Сергеевича, кто их разберет? На следующий день Платон Иванович пошел в антикварный магазин, а куда еще деваться производителю нового антиквариата? Он застал Матрену, с телефонной трубкой у уха, судя по всему, она громко говорила с абонентом из другого города.
Похоже, это Родька вешал лапшу на уши. Она положила трубку и спросила:
– Кто ажур для мебели будет делать?
– Я не умею.
– Учись, найди, заставь, тебя, что учить?!
Мужчина
Сапожник купил свои сапоги. Лиане об этом он ничего не сказал, а она сказала, что придет к нему на пару часов вечером. Он в душе весь перевернулся, из-за двух часов отдать столько денег! Снять на сутки! Он взял себя в руки и заказал в номер романтический ужин, за этот ужин он бы полмесяца ел! Он все же побрился, постригся в местной парикмахерской и понял, что утром надо уносить ноги из отеля, пока есть деньги на дорогу. Потом он решил, что это будет его дебют в любви, а он стоит денег! Лиана явилась в девять часов вечера в черно – белом платье, в черно – белых босоножках на шпильках. В руках у нее ничего не было. Волосы у нее были уложены в длинные спиральки и сверху схвачены черно – белой заколкой.
– Вот это номер! Класс! Хоть посмотрю, за что люди деньги платят! – Она присела на янтарный стул, закинула ногу на ногу, нижняя часть платья упала вниз, верхняя осталась где-то по центру ног, и ноги, во всей своей красе предстали перед Родькой, – отлично, мальчик, но мои два часа для тебя обойдутся…
Родька готов был зажать уши, чтобы не слышать новой денежной цифры, но он ее услышал, в голове появилась мысль собрать остатки денег, отдать этой всеядной женщине и больше ее никогда не видеть! Но, нет, он решил с детством распрощаться, и сегодня, поэтому достал деньги и отдал Лиане. Ужин уже стоял в столовой: шампанское в серебряном ведре, второе на тарелках под колпаками, фрукты в многоярусной вазе.
Родька Лиану уже не хотел, он ничего не хотел, у него отшибло все желанья, он не привык много тратить, он считал финансовые потери и не смотрел на Лиану. Она открыла окно, выглянула на улицу, стала смотреть на море. А у него появилось желанье скинуть ее подальше, чтобы никогда больше не видеть, это жадное по его меркам создание. Любви в его душе не было, было, вселенское негодование от своей непролазной бедности, можно сказать нищеты, правильно она его определила при знакомстве. Он посмотрел на славянский шкаф, вспомнил его на свалке, потом в шалаше у бомжей, улыбнулся шкафу, и. И ничего не произошло, шкаф стал богатым, респектабельным и шутить не хотел. Родька посмотрел на янтарные часы, но те гордо двигали янтарные стрелки и не реагировали на Родьку.
– Лиана, садитесь к столу, – выдавил он из себя первую любезность.
Она села за стол, подняла металлический колпак с тарелки, и стала есть. Он открыл неумело шампанское, налил в фужеры.
Она пить отказалась:
– Прости, но я шампанское не пью.
Он опять на нее рассердился, пока еще мысленно, и залпом выпил свой фужер.
Она съела виноградинку и подошла к нему, обхватила его сзади двумя руками, он сквозь злость не ощущал радость от ее прикосновения. Он ел, он жевал и молчал.