Мистицизм
Шрифт:
Этот пример восприятия Божественности природы, истинного и священного смысла той неисчерпаемой и не знающей покоя жизни, в которую мы погружены, — более характерная черта озарения, но не обращения. Многие известные примеры такого рода могут быть отнесены именно к разряду озарений. Иногда, впрочем, как в случае с братом Лоуренсом, бывают и исключения. Несотворенный Свет проявляет себя в сотворенных вещах. Такое характерное имманентное постижение Абсолюта свойственно в основном двум типам людей. К первому относятся необразованные люди, живущие близко к природе, для которых ее символы более понятны, чем символы церковные или научные. Другие же — люди смешанного или чисто мистического типа, скорее поэты, чем созерцатели; для них Абсолют, как правило, "не имеет образа". "Это было похоже на выход в иной мир, в новое состояние бытия, — говорит о своем обращении автор описания, цитируемого Старбеком. — Обычные предметы казались возвышенными. Мое духовное видение было настолько ясным, что я видел красоту в каждом объекте вселенной. Лес был наполнен небесной музыкой". "О,
417
"The Psychology of Religion", p. 120.
418
James, "Varieties of Religious Experience", p. 253. Этот феномен нашел прекрасное литературное выражение в поэме Джона Мейсфилда "Непреходящая милость" (John Masefield, "The Everlasting Mercy", 1911).
Среди наших современников Уолт Уитмен, пожалуй, более других был наделен глубинным ощущением этой славы, "редкостного, невыразимого Света, затмевающего все вокруг". [419] Свидетельства его существования и единичные случаи его проявления можно обнаружить в различных литературных произведениях всего мира. Внезапное появление этого ощущения знаменует собой пробуждение мистического сознания в Мире Становления и подразумевает резкие перемены в устоявшемся привычном мировосприятии. Кинематограф человеческой жизни каким-то образом изменяет свой ритм, и человек начинает воспринимать новые и более реальные аспекты внешнего мира. После этого первого побега за рамки условной вселенной душа достигает глубокой уверенности в существовании великой и истинной жизни, которая окружает, поддерживает и объясняет ее собственное существование. Поэтому Ричард Джеффрис, вспоминая себя в том же возрасте, в котором Сузо и брат Лоуренс достигли внезапного пробуждения, говорит: "Мне было не больше восемнадцати, когда внутренний и эзотерический смысл стал являться мне во всей видимой вселенной. Я был растерян и поглощен бытием, вернее, существованием вселенной… и, теряя тем самым свою индивидуальность, стал частью целого". "Я чувствую, что пребываю на грани какой-то неведомой жизни, полной чудес, и почти касаюсь ее. Где-то рядом таятся силы, которые, если бы я смог приобщиться к ним, придали бы жизни людей необычайную полноту". [420]
419
Whitman, "The Prayer of Columbus".
420
"The Story of My Heart", pp. 8, 9, 45, 181.
Что же это была за "удивительная жизнь", о которой так много говорят мистики и которую Ричард Джеффрис ощутил в момент озарения, но все же умудрился потерять?
Эта причастность к глубоким реалиям Мира Становления, к безграничному бытию божественной целостности — которую современные психологи назвали "космическим сознанием", [421] — является неотъемлемой чертой мистического путешествия, но все же не его конечной целью. "Космическое сознание" представляет собой лишь половину мистического сознания, а именно — слияние со второй из Трех Божественных Сил, Словом, "извечно пребывающим во всем". Джеффрис, как и многие другие мистики, находился на грани трансцендентной жизни. "Небесная дверь", по выражению Ролла, для него не распахнулась настежь, а лишь приоткрылась. Джеффрис успел лишь взглянуть на великий мир, простирающийся за ней. Он оказался не в силах порвать узы своего эгоизма и войти в жизнь на независимом духовном уровне.
421
Bucke, "Cosmic Consciousness, a Study in the Evolution of the Human Mind", Philadelphia, 1905.
Ролл, соотечественник Джеффриса, живший в экстатической любви и понимании сути вещей примерно шестью столетиями ранее, — последний мистик, чье мистическое пробуждение мы сейчас рассмотрим. Он, как и его духовный брат св. Франциск, подобно многим великим созерцателям, пережил период предварительной борьбы и колебаний между мирской жизнью и смутно различимой, но возрастающей духовностью, между поверхностным и глубинным Я. "Мое младенчество было безмятежным, детство суетным, а юность порочной", [422] — говорит Ролл. В другом месте он продолжает: "Младенчество духовной жизни пришло ко мне, когда я мог жить в изобилии и оставаться несчастным. По милости Творца в тени обратились все вожделения плоти моей, и достойные устремления возобладали душой, которая, освободившись от мелочного, обратилась к небесному". [423]
422
"Fire of Love", bk. I, cap. XII.
423
Ibid., bk. I, cap. XV.
Тем не менее подлинное "изменение жизни" явно отличается от этих подготовительных переживаний. Ролл связывает их с ощущением «тепла», поскольку именно в таком виде страсть души дает о себе знать поверхностному сознанию. "Подлинным теплом называю я воспламенение разума Любовью Нескончаемой и горение сердца не надеждою, но истиной. Сердце поистине объятое огнем дарует ощущение сжигающей любви". [424] Сжигающее тепло не является лишь душевным переживанием. Оно дает нам возможность исследовать еще одну необычную, но не единственную разновидность психофизического параллелизма — физическое ощущение психических мук и потрясений, сопровождающих "Новое Рождение". [425]
424
Ibid., cap. XIV.
425
Хилтон и автор книги "The Cloud of Unknowing" оба ссылались на "чувственный огонь" как на хорошо известного, но весьма ненадежного спутника духовных переживаний. Можно привести также исповедь современной обращенной: "Я была объята и увлечена внутренним пламенем, к чему совсем не была готова. Волны огня накатывались на меня одна за другой на протяжении двух часов" ("Madeleine Semer, Convertie et Mystique", 1874–1921, p. 71).
"Безмерно удивился я, — говорит Ролл в своем прологе, — когда ощутил, что сердце мое горячо, как воск, и воистину пылает, не воображаемым, а ощутимым огнем. Огонь этот ворвался в мою душу, принеся с собой великое утешение. И по незнанию своему, пораженный таким обилием тепла, я стал ощупывать себя, стараясь отыскать телесную причину этого пламени. Но обнаружил я, что причина моего горения таится глубоко внутри, и не плотской любовью или страстью вызвано оно, а является великим даром Творца". [426]
426
"Fire of Love", bk. I, Prologue.
Далее он приводит более подробное описание.
"Почти три года прошло со времени начала перемен в моей жизни и в разумении, прежде чем отверзлись небесные врата и я узрел Лик Твой и тот путь, на котором следует искать Любовь. И только через год после открытия сих врат ощутил я в своем сердце жар Вечной Любви. Я находился в часовне, где восторженно молился и размышлял о высоких вещах, когда внезапно мною овладел радостный жар непознанного. Поначалу терзался я сомнениями о том, что есть это непознанное, но теплота и радость, которую я обрел в нем, убедили меня, что творениям они принадлежать не могут, но лишь самому Творцу". [427]
427
Ibid., bk. I, cap. XV.
Ко всему, что цитировалось выше, стоит добавить отрывок, содержащий, как мне кажется, самое красочное описание духовной радости, которое можно найти в мистической литературе. Использовав, очевидно, отрывок из св. Августина — поскольку соловей не йоркширская птица, — это описание идеальной мистической жизни, которой Ролл посвятил себя, в нескольких строках являет нам обаяние его души, его поэтическое дарование и его способность страстно любить.
"В начале подлинного моего обращения и великого дерзания мне казалось, что я подобен малой птичке, которая, тоскуя, поет о своем возлюбленном и тоска которой кончается, когда ее возлюбленный наконец приходит. И тогда она поет и радуется, радуется и поет, сладостно и тепло. Чтобы соловей всю ночь пел, говорят, дана ему песня, и поет он во славу и к радости возлюбленного своего. С какой же неизреченной сладостью пою я своему Иисусу Христу, который есть господин моей души во всей этой жизни, ибо она подобна ночи по сравнению с грядущим днем". [428]
428
Ibid., bk. II, cap. XII.
Оглядываясь назад на несколько примеров, собранных здесь вместе, можно найти в них подобия и различия, которые представляют интерес с психологической точки зрения. Вполне возможно, что каждый из рассмотренных примеров оказывал влияние на последующее развитие мистической традиции. В каждом случае мы можем ясно проследить первую реакцию человеческой души, сердца и разума на прорыв новой истины, называемый "мистическим обращением". Реакция эта очень важна и дает нам ключ не только к дальнейшему развитию мистики, но и к пониманию основной природы человеческого сознания.
Мы говорили, что по мере прохождения всех этапов своего развития сознание расширяется не в одном, а в двух направлениях. Направления эти представляют собой два магистральных пути постижения Реальности и могут быть названы вечным и временным, трансцендентным и имманентным, абсолютным и динамическим аспектами Истины. Они подразумевают двойственное понимание Бога, который есть одновременно и Бытие, и Становление, близкое и далекое. Здесь мы сталкиваемся с парой противоположностей, которые должны быть сведены к единому целому на заключительном этапе мистического развития. Но первое Пробуждение мистического чутья, первое раскрытие в душе сверхчувственных способностей обычно сопровождается появлением лишь одной из этих форм восприятия. Пробуждение одной из этих форм обычно предшествует пробуждению другой: послание свыше приходит по кратчайшему пути — линии наименьшего сопротивления. Стало быть, мистическое обращение души тяготеет к одному из двух типов. В соответствии со своей предрасположенностью человек склонен следовать по пути отождествления Реальности с объектами — местом, личностью или состоянием, — которые, как мы уже имели возможность убедиться, описываются системами мистических символов.