Мистификации Софи Зильбер
Шрифт:
Амариллис Лугоцвет возвысила голос:
— Все мы пришли к единому мнению, что пора вам на что-то решиться. Каждый в своем решении свободен, и это его решение должно уважаться всеми. Наш совокупный жизненный опыт подсказывает нам, что необходима серьезная перемена, дабы установить новые взаимоотношения между существами и вещами. Курс развития, который взяли чужане и который они навязали всем существам и вещам, это курс разрушительный. А посему власть не может оставаться всецело в их руках. Она должна быть поделена. Слишком долго
Волна безмолвного одобрения была ей ответом, и на несколько минут присутствующие как будто погрузились в размышления. Потом вдруг раздался нестройный хор голосов, словно все хотели ответить разом. И у Софи опять возникло ощущение, что сквозь ее голову пробегают различные потоки и в их плеске она различает отдельные фразы, не зная, по каким законам и правилам происходит отбор слов, доступных ее разумению.
— Ни одно отличное от них существо не постигло всю ненасытность чужан, пока не пало их жертвой.
— Хитрость они превратили в коварство, огонь превратили в ад, борьбу — в войну. — При слове «война» по воде прошла рябь, словно под налетевшим порывом ветра.
— Ни одно существо не обходилось так жестоко с себе подобными. Ни одно существо с таким пылом не преследовало себе подобных. Ни одно существо так часто не убивало себе подобных. Никого они так не боятся, как самих себя.
Софы охватил страх от всех этих слов, проникавших в ее сознание, но Амариллис Лугоцвет легонько коснулась ее руки.
С той стороны, где сидел Драконит, раздалось какое-то бормотанье, меньше всего похожее на одобрение.
— И мы в этом совиновны? Они постепенно разрушают все, из чего извлекают для себя пользу.
— Они уже не способны сами себе помочь, — сказал Альпинокс. — Их машины берут над ними верх. Они слишком далеко зашли на своем пути. Их мудрецы ничему их не научили, мудрость им отказала. Она светит им издали. Учения, им преподанные, оказались чересчур многозначными для того, чтобы найти себе применение, и чересчур однозначными, чтобы воспрепятствовать убийству.
— Их сила в той власти, которую они обрели над миром вещей. Их слабость в том, что им необходима любовь, дабы не прийти в отчаяние, — заявил фон Вассерталь.
— О да, любовь им необходима, — подхватила фрейлейн фон Триссельберг, — и они заразили любовью всех нас.
— Мы должны быть им благодарны за всякий основополагающий опыт, который они передают нам, — подала голос персиянка.
— Мы дали им себя соблазнить, — сказала дама из Англии, — они растрогали нас своими рассказами, словно мы существа того же порядка, что и они. А потом они нас изгнали, и мы даже обрадовались, что можем больше не вмешиваться в их дела.
— Мы стали к ним небрежны и, приняв тот образ, которым они нас наделили, замкнулись в своей узколичной сфере, — сказала какая-то дама, очень смахивавшая на француженку. — Мы перестали заниматься их делами и допустили,
— Они употребляют слова «всегда» и «никогда» и разучились радоваться тому, что для них достижимо, — вступил опять Альпинокс. — Их представления о мире стали сумбурными. Они успокаиваются, только если чем-то владеют. Но больше всего они стремятся владеть друг другом и этот тип владения называют счастьем.
— Пока еще никто из этих существ не наслаждался таким богатством. Да они вообще разучились наслаждаться.
— Тела их стали чувствительными и уязвимыми. Тяжкие недуги, которые они все успешнее подавляют, вылезают опять наружу в виде тысячи мелких недугов, но они пытаются заглушить и эти. Так они оказываются глухи к предостережению и не могут справиться со смертью, — произнесла Амариллис Лугоцвет, и губы ее, пока она говорила, слегка дрожали.
Софи почувствовала, как в ней зашевелился страх, и впервые подумала о бегстве. Но Амариллис Лугоцвет опять легонько коснулась ее руки.
Водяной вал был так высок, что увидеть происходящее внутри можно было бы разве что с горы, но никак не о дороги, огибавшей озеро. Вода была по-прежнему ласковой и приятной, и если Софи чуть-чуть познабливало, то лишь от речей, которые ей приходилось слушать. Она закрыла глаза, и голоса надвинулись на нее, — казалось, будто все говорящие адресуются именно к ней:
— Они способны переносить страдания, только видя страдания других. Страдание они превратили в культ, сулящий им очищение. Им нравится, когда перед ними совершают обряды этого культа.
— Одряхление всех и вся сделало их вялыми.
— Даже если б они захотели, то уже не сумели бы сами себе помочь. Их изобретения обратились против них самих. Время не ждет. Их фантазия истощилась. Гармония, о которой они порой мечтают, стала для них недостижимой. Чем хуже они уживаются друг с другом, тем более строгие требования предъявляют к обществу. Требуют от других того, на что ни один из них не способен. Их властолюбие не знает предела, равно как их зависть и алчность. Все прозрачнее делаются личины, которыми они маскируют свою жажду господства, но они верят в непроницаемость этих личин.
— Они изобрели войну, и она вошла в их собственные дома. Они подавляли друг друга, в каждый трепетал перед местью другого. Чем меньше они понимают друг друга, тем более схожими становятся между собой. Они истребили целые племена и народы только за то, что те избрали для себя более счастливый образ жизни.
— Они растратили свой ум на изобретение оружия, а на совершенствование общества ума у них не хватает.
— Простейшие дела стали для них настолько трудными, что любое животное превосходит их разумением. Они на грани гибели…