Миттельшпиль
Шрифт:
— Ну тебя, Миклош. Замолчи немедленно, — притворно испугался Лукащ. — Вечно вы, мадьяры, что-нибудь откопаете. Вот как я теперь спать буду? Муха на меня сядет, а я со сна и испугаюсь, что это твоя, как там ее? Цаца?
— Цеце, чешский ты дурень, — не остался в долгу Миклош и рассмеялся. — Зато теперь у нас в каюте не одной мухи не будет — всех перебьешь.
Отто вскочил с кресла, словно пытаясь напасть на собеседника. И замер, потому что в дверь каюты негромко постучали.
— Войдите, — приказал Лукаш.
— Господина линиеншиффс-лейтенанта Хорти[4] вызывает командир, — четко доложил, не повышая голоса, рассыльный матрос.
— Хорошо, свободен, — отпустив матроса, удивленный Миклош быстро осмотрел форму и, кивнув не менее удивленному Отто, вышел из каюты.
Через несколько минут Хорти вошел в каюту командира корабля линиеншиффс-капитана Антона Гауса.
Надо заметить, что Гаус, словен по национальности, происходил из знатной, но к началу века обедневшей семьи из какого-то захолустного городка на итальянской границе. Что заставило юношу из исконно сухопутного рода, не имеющего никаких знакомств или покровителей
— Присаживайтесь, Миклош, — поздоровавшись и предложив разговор «без чинов», Гаус заставил лейтенанта напрячься. Такое необычное предложение сулило очень многое — от неприятностей до предложений, которые предопределят будущую карьеру. Стараясь не выдать свое волнение, Хорти присел и несколько минут несколько рассеяно отвечал на вопросы командира о службе и семье.
— … Буду откровенен. Через несколько месяцев будет приказ о моем производстве и переводе в Вену, — после небольшого предисловия заявил Антон. — Хотел взять вас, как перспективного офицера с собой, но наверху решили иначе. К моему сожалению… Получена радиограмма — по прибытии корабля вас вызывают в Департамент. По моим сведениям, вас планируют назначить старшим артиллерийским офицером на крейсер «Санкт Георг», — улыбнувшись, Гаус слегка подмигнул своему ошеломленному вестью собеседнику. — Как не жаль мне будет расставаться со столь компетентным и умным офицером, поздравляю вас с повышением. А там и чин новый получите, по должности. Надеюсь, в будущем мы еще не раз встретимся в Вене, — намекнул Гаус на карьерные перспективы.
— Рад стараться, — привстал Миклош с кресла, вытянувшись по стойке смирно.
— Сидите, сидите, — предложил командир, вызывая вестового нажатием звонка.
Появившийся матрос внес в каюту поднос с графинчиком, парой рюмок м несколькими бутербродами.
«Определенно, быть нашему Старику главнокомандующим флотом, а то и морским министром. Если конечно министерство флота восстановят, — мелькнула в голове Хорти мысль, тут же сменившись насмешливым воспоминанием о разговоре с товарищем по каюте. — Вот ведь — мечты сбываются… но не у того, кто мечтает.»
Российская Империя. Московско-Казанская железная дорога. Октябрь 1904 г.
Проводник, о чем-то переговорив с сопровождающим, вышел из купе. Джон, так и не освоивший пока русский, из всего разговора уловил только одно знакомое слово, звучащее почти по-английски, если бы не странный звук вначале.
— Будем пить чай? — решил уточнить он.
— Конечно, Ivan Moiseevich, — улыбаясь, ответил Сергей. — Увы, кофе, как вы уже поняли, у нас почти не пьют. Но рекомендую не отказываться — ехать до Коврова еще долго. Да и чай у проводника отличный, лучший сорт от Попова, с Чаквинских плантаций. А уж какие на этой дороге подают закуски к чаю… Готов поспорить, что вы таких во всей Америке вместе с Европой не найдете.
— И спорить не буду, — усмехнулся в ответ Джон. — Поверю.
Чай и действительно оказался совсем неплох, намного лучше того, что довелось пить Джону Джозефу в Ижевске. Хотя там он, пользуясь привилегиями гостя, предпочитал угощаться кофе. А вот закуски оказались действительно выше всяких похвал.
После чая Сергей, извинившись, разделся и быстро устроился на застеленной проводником полке. И мгновенно заснул, не обращая внимания на освещение. Джон только вздохнул, глядя на него. Ему лично не спалось.
«Молодость, — мысль мелькнула и растворилась в ночи, сменившись воспоминаниями о прошлом. — Может быть, стоило остаться в Льеже? Один из лучших оружейных заводов мира, европейская цивилизация… Но столько, сколько предложили мне русские, бельгийцы платить не могут и не смогут никогда. Да и свой завод, который будет выпускать только мою продукцию, они не построят. Свой… ну пусть не совсем свой. Казенный, но с предоставлением мне полной свободы в управлении им и таких перспектив в бизнесе, что дух захватывает. Перевооружение миллионной армии мирного времени, с созданием запасов на случай войны для армии в пять-шесть миллионов… ни одна страна мира себе такого позволить не может, даже Британия. Америка… о, в «Винчестер» еще пожалеют, что отказались от моих предложений, — посмотрев на безмятежно спящего Сергея, Джон неожиданно вспомнил разговор с военным министром и его просьбу-приказ — заняться пулеметом. — Пулеметы, пулеметы… два образца, один из которых станковый и один — ружье-пулемет для кавалерии. Очень интересная задача, с учетом русского патрона… Для ружья-пулемета простой магазин, по типу «Мадсена»? Но по отзывам участников войны, патроны подаются не слишком надежно. Значит необходимо искать иное решение. «Жесткая лента», как у Гочкиса? Надо посмотреть, можно ли сделать ее больше, чем на две дюжины патронов, — словно сам собой на столике материализовался блокнот и карандаш. Приноравливаясь к раскачиванию вагона, Джон сделал несколько набросков, — Если сделать на три десятка? Пожалуй, получится слишком длинная полоса металла. Придется ее утолщать… Станет тяжелее. Надо считать, но идея не из лучших. Чтобы такое придумать? Так… на «Мадсене» подача патрона сверху позволяет упростить механизм. А что, если…, — в блокноте появился новый набросок, — по кругу, по кругу, как на карусели, и… поворотный механизм. Сложнее… но зато сорок-пятьдесят патронов можно разместить. И цеплять друг друга закраинами не будут. И подача
И бывший американский, а ныне российский оружейник с простой российской фамилией Браунинг лег и уснул, чтобы утром проснуться уже в Коврове. Где по воле императора Николая Второго строился новый завод, который должен был выделывать только пулеметы, одни пулеметы и ничего, кроме пулеметов.
Опыт русско-японской и бурской войн тщательно изучался во всех армиях. И в русской императорской — тоже…
Российская Империя. Москва. Ноябрь 1904 г.
Зима в этом году никак не могла устояться, и Москва выглядела довольно непрезентабельно. Подтаявший снег, булыгами лежащий по улицам, плохо почищенные, обледенелые тротуары… Редкие прохожие, поругивая нового московского градоначальника и вспоминая благословенные времена Великого Князя Сергея, когда дворники имели опаску начальства, неторопливо брели по своим важным делам. И никто из них не обращал внимания на проносившийся мимо колибер, запряженный косматой каурой лошаденкой. Странный, похожий на ползущую по проезжей части гитару экипаж вез хорошо одетого человека непонятной наружности — то ли купца, то ли профессора.
Колибер остановился у ничем не примечательного доходного дома, пассажир расплатился и, войдя в парадное, поднялся на второй этаж. Подойдя к двери с удивлением посмотрел на новомодный электрический звонок и, покачав укоризненно головой, нажал кнопку.
— Входите, входите, — поторопил открывший дверь хозяин квартиры и жестом пригласил изумленного гостя внутрь. И тут же, поздоровавшись, предложил самому снять калоши, раздеться и повесить шубу на вешалку, многословно поясняя.
— Сегодня мы по-простому, без прислуги. Помните древнеримскую поговорку? Имеющий раба — имеет в доме врага. Вот, вернулись те варварские времена. Нет никакой гарантии, что твоя прислуга не работает на Третье отделение или на жандармов. Поэтому — все сами…
В небольшой комнате, скудно обставленной мебелью, гостя уже ждали. Быстро, без излишних церемоний, поздоровавшись со всеми, гость сел в приготовленное ему кресло. Хозяин съемной квартиры, он же — организатор этой встречи, предложил всем — угощаться, чем бог послал и без затяжки времени приступил к делу.
— Господа! Мы собрались здесь чтобы решить важнейший вопрос современной российской жизни, — пафосно начал он, вызвав у сидящих невольную усмешку и невольно вырвавшуюся у самого молодого из присутствующих реплику: «Что делать». Однако оратор ничуть не обиделся и продолжил с тем же энтузиазмом. — Совершенно верно! Абсолютно! Что делать? Ибо приближаются выборы, а прогрессивные силы разобщены и продолжают делиться между собой по совершенно надуманным поводам. Нам же необходимо полное единение! Власть полагает, что, сделав небольшую уступку общественности и превратив Государственный Совет в законосовещательный орган, она предотвратит борьбу за настоящий парламент. Но сия уступка настолько незначительна, что о ней даже и говорить бы не стоило. Если бы, — выступающий патетически воздел руку, привлекая внимание к следующим словам, — если бы власть сим поступком сама не вручила нам легальную возможность борьбы за права общественности. Да, закон о выборах составлен так, что на выборы пойдут в первую очередь угодные власти кандидаты. Отслужившие в армии, — он покосился на сидящего справа, чье лицо при этих словах исказила невольная гримаса, — словно фрунт является лучшим условием для развития умственных способностей. Выборы по куриям и по партийным спискам, выборы среди безграмотных крестьян… все для того, чтобы в конечном итоге среди депутатов оказалось агрессивно-управляемое провластное большинство. Прогрессивные же силы, будучи разобщены, никак не смогут с этим бороться. Поэтому нам необходимо объединить наши усилия независимо от партийной принадлежности. Чтобы получить большинство и превратить наконец Мариинский дворец в «Зал для игры в мяч»[5].