Миттельшпиль
Шрифт:
Игры под ковром
А Земля — такая большая!
Но опять дороги — наперечёт,
И опять я по ним играю…
Моя жизнь — за моим
Левым плечом,
Моя смерть — за моим
Правым!
С. Никифорова
Дневник императора Николая II
9-го
Российская Империя. Царское село. Январь 1905 г.
Отгремели рождественские колокола и новогодние салюты. На улицах Царского стало тише. Успокоились даже чины дворцовой охраны и жандармы. Тем более они-то точно знали, что царь инкогнито уехал из Царского. Уехал, пробыв с семьей неожиданно долго — почти три недели.
Однако ни большинство придворных служителей, ни царскосельские обыватели об отъезде императора не подозревали. И уж тем более об этом не знали приехавшие в гости к местному аптекарю родственники. Двое мужчин, один из которых действительно походил на самого аптекаря. Зато второй явно никакого отношения ни к племени, ни к религии господина фон Швейцера, при рождении носившему вполне обычную фамилию Шмургенсон. Впрочем, даже на это несоответствие никто из охранителей не обратил внимания. Возможно, одной из причин являлась популярность аптеки. Конечно, гордую подпись «Поставщик Двора Его Императорского Величества» на вывеске найти было затруднительно. Но слуги знатных особ и даже некоторые из придворных, не говоря уже о простых обывателях посещали это заведение очень часто. Тем более что в аптеке всегда были самые новейшие и эффективные лекарства, включая патентованные, со всех сторон света. Начиная от популярного слабительного «Каскара Саграда» и до средства от насморка в виде кокаина в порошке или новейшего лекарства от кашля германской фирмы «Байер» с интригующим названием «Героин».
Однако, какие бы не были причины невнимания властей, приезжие могли этому только радоваться. Как и тому, что идти от вокзала до аптеки было совсем и недалеко, потому что свои кофры они не доверили никому.
Встретивший гостей аптекарь посмотрел на то, как они аккуратно ставят свой багаж и, поздоровавшись, спросил с тревогой в голосе.
— Вы привезли… динамит?
— Больше полутора пудов, — с гордостью заметил гость, внешне очень похожий на хозяина.
— Таки прямо в кофрах? — на лице фон Швейцера отразилась вся тысячелетняя скорбь его рассеянного по миру народа. — А если…
— Да, в кофрах, — вступил в разговор второй гость. — Если даже взорвет — не услышим и не поймем: нас с вами разорвет первых.
Хозяин, ничего больше не сказав, только покачал головой. И пригласил гостей в дом.
— Семья в Финляндии, на даче, — пояснил он, — поэтому можем разговаривать и действовать свободно. Итак…
Гости, представились наконец своими истинными именами фамилиями — Опанас Моисеенко и Ян Швейцер. Как оказалось, получив сведения о том, что царь проживает в Царском, причем пренебрегает охраной, петербургское отделение боевой организации решило провести акцию.
— Хм… Таки самостоятельно или с разрешения руководства? — удивился аптекарь.
— Нет времени, чтобы связываться с заграницей. Да и опасно — вдруг гонца перехватят жандармы или
— А если, вейз мир, неудача? — спросил альтернативный Швейцер.
— Ну, а если неудача? Знаешь что? По-моему, тогда по-японски… — на этот раз ответил Моисеенко.
— Что по-японски? — удивился хозяин.
— Японцы на войне не сдавались…
— Ну?
— Они делали себе харакири, — и Опанас показал жестом, как он это себе представляет. Аптекарь, слегка побледнев лицом, сменил тему и предложил пройти в комнату, в которой «родственники» будут жить.
— Устраивайтесь, — комната на мансардном этаже, весьма уютная и обставленная простой, но новой мебелью, заинтересовала гостей только одним. Оба сразу подошли к окну, выглянули и тут же с разочарованным видом повернулись к хозяину дома.
— Но отсюда же ничего не видно, — отметил Швейцер.
— А и не надо, — улыбнулся хозяин. — Окно в торце мансарды расположено точно над перекрестком. Оно еще и сделано так, что можно быстро распахнуть, — заметив непонимающий взгляд гостей, аптекарь пояснил, — при проезде царской кареты окна открывать запрещено. Впереди обычно скачут два жандарма, которые за этим следят. А вы… мы, успеем открыть окно сразу перед появлением кареты внизу.
Ян Швейцер удовлетворенно кивнул и предложил, отложив все обсуждения на завтра, сегодня отдохнуть.
— Хорошо, — любезно согласился хозяин. — У нас как раз есть примерно два дня — послезавтра царь и царица должны проехать на вокзал. Мне сообщил об этом дворцовый служитель, поэтому сведения точные…, — хозяин откланялся, оставив гостей отдыхать и обдумывать полученные известия.
Вечером, перед сном, Ян задумчиво заметил.
— Вместе с царем и царицу убивать придется. Неудобно как-то…
— Чевой-то? — удивился Опанас.
— Женщина все-таки.
— Не был ты, Ян в деревне. Когда позатот год голод настал и соседняя деревня с голодухи бунтовать начала — казаки всех били, не разбирая, где мужики, где бабы… а ты — женщи-и-на… Она небось вместе с царем тех казаков направляла.
— А тут ты прав, Опанас. Это я так, думы разные. Рука не дрогнет?
— У меня на кровопивцев злость такая, что и на дочерей царских не дрогнет. Ты своих дитенков с голода померших не хоронил, — зло ответил Моисеенко. На чем дискуссия и завершилась. На следующий день, готовя бомбы и протягивая сигнализацию из спальни хозяина на мансарду никто и не вспоминал об этом споре.
Еще через день карета в сопровождении конного эскорта проехала по улице и, свернув на повороте, оказалась точно под окном мансарды.
И вниз полетели три коробки, с почти пудом динамита. Первая взорвалась прямо перед лошадьми, вторая — на крыше кареты и еще одна — на подножке. Потом рвануло в аптеке. Здание загорелось…
У боевиков был хороший шанс скрыться, если бы не уцелевший офицер конвоя. Прошедший Маньчжурию капитан, попавший в конвой «за отличие» по решению государя, соображал на поле боя едва ли не быстрее, чем в мирное время. Даже несмотря на контузию после взрыва. И потому выскочившая из черного хода тройка эсеров наткнулась на тройку скачущих им навстречу конвойцев. Короткая перестрелка закономерно закончилась в пользу бойцов. Двое — аптекарь и Швейцер были подстрелены быстрее, чем успели даже вытащить свои браунинги. Моисеенко успел выстрелить два раза и подранить капитана, но тут же понял, что уйти не удастся и застрелился. Тяжело раненый Швейцер скончался через полчаса. А Шмургенсон выжил и, после лечения, длительных допросов и суда, был повешен в Петропавловской крепости, на том самом знаменитом равелине.