Младенца на трон!
Шрифт:
Бояре, настороженно переглядываясь, пытались осмыслить, насколько выгодно для них такое предложение. Наконец самые сообразительные осторожно улыбнулись, а вслед за ними закивали и остальные. Приободренный Петр перевел дух и продолжил:
– А еще своею волею повелеваю: понеже при царе Иоанне Васильевиче крестьяне выход имели вольный, то и быть теперича посему! В Юрьев день да в неделю до него, да в неделю после, могут они выйти от господина, коли выплачены пожилое и повоз. Пожилое взимать за двор по рублю, а повоз по два алтына, и опричь
Последние слова его потонули в поднявшемся шуме. Собор гудел, словно улей. Бояре и церковники забыли страх, повскакивали с мест и что-то кричали, размахивая руками, но в оглушительном гуле разобрать что-либо было невозможно. Стрельцы потрясали бердышами, голосили и посадские, и торговые люди, и ремесленники, и Бог весть как попавшие сюда мужики.
Петр, не ожидавший такой бурной реакции, немного растерялся. Не поторопился ли он? Ведь он пока не так много знает о русской жизни. Конечно, крепостное право - зло, но можно ли обойтись без него здесь и сейчас?
Оставалось утешать себя мыслью, что он не отменил крепостничество, а лишь подарил возможность стать свободными тем, кто этого сам захочет. В глубине души Петр был уверен: нужно лишь дать волю людям, и те сами устроят такой экономический рост, что другим странам и не снилось.
Он искоса взглянул на Филимона: тот, слегка улыбаясь, дописывал его речь и кивал в такт движению руки. По всему выходило, что писарь доволен. Что ж, хоть это хорошо…
Наконец шум стал затихать, а со своего места неторопливо поднялся князь Лыков-Оболенский.
– Государь, вестимо, лучше нас ведает, чего да как учинять надобно, но дозволь, царь-батюшка, и мне слово молвить. У меня вон семь тыщ душ, и обо всех я пекусь, всем предстательствую. А коли они всем скопом побегут, да такие ж побегут вон от князя Черкасского, да от боярина Воротынского, да от всех иных - как же мы тебе, великому государю, служить-то смогем?
– Пекись без обид да неправд, вот и не побегут, - тихо буркнул Филимон, но князь его услышал.
– Государь, - возмутился он, - да где ж видано, чтоб писец монастырский, шпынь безродный, глас свой супротив боярина подымал?!
– А теперича так завсегда и будет, - усмехнулся Шереметев, - коли мы уж почти без мест. И всякая голь перекатная нам указывать станет.
Иона, сверкая глазами, гордо поднялся. Клобук на его голове дрожал от возмущения.
– Это кого вы шпынем да голью величаете, а?! Писаря архимандритова да государева?!
Поняв, что сейчас начнется потасовка, потерявший терпение царь топнул ногой.
– Что, снова неладно? Учиняешь по-новому, вы, бояре, недовольны, учиняешь по-старому - опять не так?! Аль опять гнева мужицкого испробовать хотите?! Как сказываю, так и станется! А кто не рад, могет самолично отправляться в Тимофееву башню, там вас заждались!
[28]
Глава 30
Теперь все время Петра проходило в работе. Каждый день он давал распоряжения, которые Филимон тщательно записывал, обсуждал их с Пожарским и Воротынским, контролировал выполнение.
Царь, легкомысленно забравшись на край стола и отодвинув лежащую на нем огромным свитком карту, диктовал Филимону указ. Писарь с неодобрением косился на столь не царственную позу, но молчал. Оба государственных мужа сидели рядом и внимательно слушали.
– Ямскому приказу велю объявить почтовую регалию, придать ямам[29] повозки аль телеги, да чтоб ямы все имели по пять тягловых крестьян аль посадских, дабы те развозили окрест грамоты, письма и передачи. И, как привезут, дудеть в особый почтовый рожок. А гоньбу до времени не трогать и ямскую повинность сохранить.
– На Москве и прочих местах - учинить службы Градского благочиния, дабы тушили пожары. Да из сих служб отрядить надобное число работников, иже будут объезжать город в поисках оных. А в придачу им дать водоливные трубы, кои механики наши устроили.
Воротынский, слушая царя, степенно кивал.
– А на Москве возвернуть печатный двор, что был ране возле монастыря Николы Старого[30] в Китае. И книги там друкарить[31] не токмо церковные, но и грамоте обучающие. И еще велю сему двору принимать списки от иноземцев Аптекарской избы, дабы те могли об результатах своих исканий поведать миру. А в слободах выстроить бумажную мануфактуру для печатных нужд.
– Ох, недешево все это, - пробормотал себе под нос Пожарский.
– Сим наказываю учинить дюжину казачьих отрядов, по сто человек в каждом, и направиться им на восток, до краю земли, пока не дойдут они до океана. А в дороге устраивать им крепости и подводить местные народы под высокую руку государя.
Петр потянулся к лежащей рядом карте и с трудом развернул ее.
– Для добычи разных руд велю казакам основать город вот тут, - он ткнул в то место, где позже был построен Екатеринбург, задумчиво почесал нос и добавил: - и вот тут.
"Надеюсь, с современной Пермью я не ошибся. Как же сложно было вспомнить все эти месторождения. Не изучай я историю Руси, ничего бы, кроме Урала, и не знал, небось".
Пожарский наклонился над картой и покачал головой.
– Это земли Строгановых, государь.
"Упс…"
– Не тут, Дмитрий Михалыч, ниже по реке. Попервоначалу возвести там остроги, а внутри терема, церкви, приказы да школы. А немедля за ними - горные мануфактуры, для чего пригласить иноземных умельцев, - важно продекламировал Петр и добавил уже другим тоном: - К указу приложи сию карту и пометь места для городов крестом.