Младенца на трон!
Шрифт:
И поэтому уже несколько дней назад он решил "чудо", которое готовили ученые-иностранцы, преподнести не как знак свыше, а как "чудо науки". Самых отсталых, конечно, не переубедишь, а вот тех, кто посмышленее, это точно зацепит. Увидев собственными глазами, чего можно достичь с помощью знаний, они наверняка захотят учиться.
Петр от души радовался своей идее. С алхимиками он уже договорился: завтра, в день святого Ильи, они придут и помогут устроить "чудо". Он невольно улыбнулся, предвкушая реакцию московского люда. А сегодня - последние приготовления. Надо спешить, ученые,
Но тут сзади раздались громкие голоса. Петр обернулся - к нему, непочтительно расталкивая бояр, спешил взволнованный Михаил Шеин. Сходу махнув поклон, воевода быстро произнес:
– Государь, молю, выслушай. Дело скорое и зело важное! До царских покоев оставалось несколько шагов, и Петр сделал знак сопровождающим, приказывая удалиться. Едва они скрылись, он шагнул в палаты и повернулся к Шеину.
– Ну, сказывай.
– Беда, государь. Бунт. Утрась прибегал ко мне Мстиславский и баял, мол, замыслил Шереметев с иными боярами солдат нынче в Кремль-город привести, дабы тебя, великого государя, живота лишить. Они ему с Лобановым-Ростовским сговориться наказали, дабы охрана дворцовая не супротивлялась им. Да только Федываныч ко мне прибег, так что стрельцы за нас, задержат супостатов. Князь Пожарский чрез седмицу возвернется, тебе до той поры схорониться надобно.
– Погодь, Михал Борисыч, не спеши. Не мог Мстиславский попутать чего? Шереметев… Значится, все-таки…
– Истинно, государь, он давно у меня на сумлении.
"Вот сволочь! Решился-таки! И как Охранная изба не углядела?!"
– Но на Москве полки стоят. Пущай сюда идут и оборонят нас.
– Троекуров, собака паршивая, теми полками верховодит. А он, батюшка, с Шереметевым заодно!
Теперь Петр всерьез испугался. Он затравленно взглянул снизу вверх на Шеина, словно ожидая, что тот сейчас рассмеется и скажет - прости, государь, это была шутка. Но в глазах воеводы не было и тени веселья, лишь бесконечная тревога.
Воздух разорвали тревожные звуки набата.
– Поспешать надо, царь-батюшка, - умоляюще произнес Шеин сквозь колокольный звон.
– Стрельцами тебя окружим, авось успеешь проехать вон из Москвы.
Без стука распахнулась дверь, и в проеме показался взбудораженный Василий.
– Государь, в Китае бурление! А с Пожара войска входят!
Шеин яростно сжал кулаки.
– Замешкались, опоздали! Схоронись здесь, батюшка Петр Федорыч, в Теремном. А мы стеною пред дворцом встанем. Клянусь, все как один животы положим, но к тебе им прорваться не дадим!
Но Петр, благодарно взглянув на воеводу, покачал головой. Хватит, и так на его совести погибшие при Соляном бунте.
– Не хочу крови!
Он закрыл лицо руками, пытаясь сосредоточиться. Но Васька, истолковав его позу как жест отчаяния, бросился на колени.
– Государь! Изволь со мной на коня. Ты невелик, он нас двоих выдюжит. Сокрою тебя тряпицей какой, никто и не приметит. Из Москвы выедем, в Лавру подадимся!
– Пустое, - махнул рукой Шеин.
– Коли они уж здесь, так никого не выпустят.
Между тем Петр очнулся от раздумий. Теперь на них смотрел хоть и совсем
– Что там алхимики?
– спросил он Василия.
– Пришли?
– Давно, царь-батюшка.
– Вот что, Михал Борисыч. Я буду на переднем дворе, там, где площадь огороженная. Ни об чем не тревожься. Коли даст Господь немного удачи своему посланнику, так все нынешнее к добру обернется. Вась, ступай за мной.
"Придется пробовать сразу, без испытаний. Ладно, кое-какой опыт у меня все же есть".
Шеин в недоумении смотрел, как Петр, ухватив за рукав верного стража, скрылся в своих покоях.
Приказав тем, кто прибыл под видом паломников, перекрыть Троицкие, Боровицкие и Тайницкие ворота, Шереметев и Троекуров провели полки через Пожар. Солдаты растеклись тремя бурными реками по Житничной, Никольской и Спасской, то и дело подгоняя друг друга:
– Скорее! Шибче! Шибче!
Привлеченные набатом, к Кремлю стекались посадские, хватали их за рукава и встревожено спрашивали:
– Чего? Чего случилось-то?
– Воротынский чает себе власть прибрать!
– на бегу кричали ратники.
– Торопится, ирод, пока князь Пожарский не воротился!
– Царя-батюшку удавить замыслил!
– Айда с нами! Постоим за государя московского!
Торговцы, ремесленники, посадские бросали все дела и мчались следом, чтобы внести свою лепту в спасение юного самодержца.
Впереди всех скакали мятежные бояре, даже Шереметев ради такого случая вспомнил былое и взгромоздился на лошадь. Его трясло от волнения и предвкушения важных событий, которые - он был уверен - изменят жизнь. Как удачно Троекуров байку про Воротынского придумал! Вон, как войска-то воодушевились. Добраться бы до царских палат, найти цареныша - а там уж верные люди его порешат. Ну, а потом выбрать Мишку Романова - и вот оно, счастье! Филарет, запертый со времени церковного собора в Чудовом монастыре, такой услуги не забудет. И быть ему, Федору Ивановичу, пожизненным главой боярской думы.
Зорко поглядывая по сторонам и не встречая сопротивления, Шереметев двигался вперед и на ходу обдумывал, какие законы в первую очередь следует ввести. Уж конечно, вернуть исконное местничество, прогнать иноверцев с русской земли. А вот Охранная изба - это дельно, ее оставить, но служить она теперь будет новому государю. Пожарского - прочь, и с монастырей подати снять. Хотя они и не заслужили: как принесли на Собор Ризу, так церковники и ходят, словно блаженные, в бунтах участвовать не хотят, предатели! Ладно, припомнится вам это, негораздки монастырские!
Между тем набат смолк, а людские реки, растекшиеся по трем улочкам, выплеснулись на Соборную площадь. Здесь, перед Теремным дворцом, уже поджидали ряды стрельцов, ощетинившихся бердышами и пищалями.
Троекуров попытался выстроить полки, но не смог: ратники смешались с горожанами, да и места не хватало. И теперь толпа воинов, ремесленников, посадских, притормозившая в преддверии схватки, медленно приближалась к Красному крыльцу.
Воевода выехал вперед и, перекрикивая гул, громко потребовал: