Младенца на трон!
Шрифт:
У царя на этот счет были свои соображения. Конечно, такой союзник, как патриарх, был очень выгоден, но Петр ждал удобного момента, приблизительно зная, какие события вскоре последуют.
И дождался: запорожцы выбрали гетманом Бородавку, а Османская империя объявила войну Польше.
***
В урочище Сухая Дубрава, что возле Белой Церкви, в просторной горнице собралось несколько десятков запорожцев. Во главе покрытого грубой холщевой скатертью стола гордо восседал Яков Бородавка, избранный недавно гетманом. Он смотрел на сидящего напротив человека и хмурился. Эх, вот бы вместо этого гада
Бородавка перевел глаза повыше, в красный угол, где на покрытой рушником полке стояли иконы. Православные иконы, между прочим! Только в домах их теперь и встретишь. Страдает святая вера: после Брестской унии[42] православные монастыри поляки передали униатам, всех несогласных епископов и митрополитов лишали сана, иерархия рухнула. А этот гад Сагайдачный перед ляхами выслуживается, уверяет, что король Сигизмунд поможет восстановить исконную веру, если казаки согласятся защищать южные рубежи Речи Посполитой от османцев. Ага, поляки сами ее душат, и сами же помогут восстановить? Как же! Не понять им православной души. Вот если бы к русскому царю податься - это другое дело. Он - посланец самого Господа, говорят, даже летать умеет, словно ангел. А как правит! Мальчишка совсем, а вон как всем распорядился! Захваченные басурмане дороги за Большой Камень ведут, пашу на пленных обменял. Сколько душ православных спас! Даже в казачьи станицы не один десяток человек с того мена вернулся. Вот кого держаться-то надо!
Нда, недурно бы пойти под руку царя московского, да только Сагайдачный никогда не согласится. Хорошо еще, что запорожцы вовремя прозрели: скинули этого соглашателя да выбрали его, Якова. И правильно сделали, ибо он - противник польского засилья и всяких дурацких переговоров! Негоже казакам ерундой заниматься, их планида - война. Петро этого не понимал, вот и поплатился булавой. А он, Бородавка, поступил мудрее: повел запорожцев на Османскую империю. Достигнув на чайках[43] Стамбула, они славно пограбили город и вернулись домой, никем не преследуемые. Впрочем, этот поход был не единственным - нападения на татар и турок стали обычным делом. Вот только в конечном итоге вышли боком: султан, потеряв терпение, объявил войну Польше, которой формально подчинялась часть казаков.
И что же? Какое дело запорожцам до клятых ляхов? Так нет, Сагайдачный потребовал сбора старшины. Впрочем, Яков понимал: Петро прав в том, что мимо них эта война пройти не может. Так или иначе, но решение принимать придется.
Товарищи предупреждали: на общем совете может случиться что угодно. Говорили, что Сагайдачный настроен враждебно, попытается сместить, а то и вовсе убить Бородавку. Но тот не испугался. И теперь в хате старого есаула собралась войсковая рада: два гетмана, бывший и нынешний, игумен Михайловского монастыря Иов и несколько десятков куренных атаманов. Перед ними стоял единственный вопрос - поддержать ли Польшу в войне с турками.
– Ну что, братцы?
– начал Яков, поглаживая длинные, до груди, усы.
– Какие будут думки?
– Надобно, надобно пособить, - кивая в такт словам, сказал атаман Полтавский.
– Коли османцы одолеют ляхов, то и Украине несдобровать.
Куренные, сидящие рядом с Сагайдачным, одобрительно зашумели.
– И то, - согласился атаман Уманский, - бить басурман - святой долг каждого казака.
– Аль то магометане православные храмы забрали?
– ехидно спросил худой, щуплый запорожец, куренной Батуринский, постукивая по столу жилистой ладонью.
–
– Что ж, изводить теперича не только басурман, но и ляхов?!
– Мы османцев сами бить станем, а до униатов с католиками нам дела нет!
– Дык с ними-то сподручнее!
– А по мне, так они не лучше иноверцев! К тому ж, султан, как пить дать, на Азов вскорости пойдет, вот мы Заруцкому и пособим.
– Да куды магометанам на Азов-то, коли они уж на Польшу пошли, дурень!
Обстановка на совете накалялась, выпячивая грудь, атаманы подступали друг к другу.
– Тихо, братцы, не спешайте, - поднял руку Сагайдачный.
Он неторопливо встал во весь рост, расправил плечи. Строгое лицо, умный взгляд, мягкая, словно шелковистая борода совершенно седа. Бывший гетман оглядел атаманов и горделиво положил ладонь на рукоять сабли.
– Негоже нам, други, лаяться, аки собаки паршивые. Не запамятуйте, мы одно целое.
– Да как одно?
– воскликнул неугомонный атаман Батуринский.
– Вы, реестровые, ляхам служите, ну а мы, низовые, - народ вольный. И польскому крулю не присягали, так что неча нас на его защиту кликать! Эх, да что с тобой баять, тебе, шляхтичу, все одно не понять нас!
– Мне не понять?
– сверкнул глазами Петро.
– Я супротив басурман бился и биться буду, пока меня в землю сырую не зароют! А вы токмо за зипунами ходите, лишь бы пограбить да напиться. А как воевать, так не желаете?!
– Петро прав, братцы, - счел нужным вмешаться Бородавка. В самом деле, к чему раздувать пустые споры, коли есть вопрос поважнее.
– Мы ж не только удалью, но и разумом сильны. Вот давайте посудим, не ярясь.
Все поутихли, а гетман продолжил:
– Я мыслю так: надобно нам под руку царя Петра идти. С Москвою у нас одна вера и богослужение, единый язык и обычай. Православных он стеснять не станет, супротив того - поможет в борьбе с османцами. Кто из вас бывал со мною в Азове, тот, небось, помнит, как вольно казакам там живется. Царь их не неволит, токмо вспоможение шлет. Давеча получил я от него грамоту, кличет нас под свое покровительство и обещается: коли согласимся, уговорит, мол, патриарха Константинопольского в Киев идти да иерархов наших православных снова поставить. Вот такое мое слово. Ну, а теперича пущай инок Иов сказывает.
Пожилой игумен тяжело поднялся. До того, как начались гонения на православие, он был уважаемым священником, ректором Киево-братской школы. Теперь же принял монашество, по-прежнему оставаясь авторитетом среди казаков.
– Братья, все вы одной крови, - начал он, и его по-детски голубые глаза зажглись огнем.
– Все - удалые казаки, предстатели православия и земли нашей. Негоже вам ругаться, а надлежит быть едиными, аки пясть. Вот у меня письмо имеется, в нем сейм польский просит запорожцев встать супротив басурман. Обещается нашей вере послабления дать, и вас, казаков, многих на службу принять шляхетскую. Как порешите, так и станется, братья. Что до меня, то мыслю я, Петро прав: неможно вам стоять в стороне, пока османцы христиан резать будут.
Яков нахмурился: он был уверен, что инок его поддержит. Но тот, похоже, уже обо всем договорился с бывшим гетманом. Ну нет, мы так просто не сдадимся! Еще поборемся!
– Так значит, ради клятых униатов да католиков мы от своих православных священников отказываемся? В этом ты, Петро, видишь единство?!
– Нет!
– Сагайдачный вскочил и в гневе хлопнул рукой по столу. Стоявшие на нем кружки жалобно звякнули.
– Оно в том, чтоб братья наши не гибли зазря! И этого не будет, если вместе действовать, единой силой по султану ударить! А ты, гетман, только раздор и сеешь!